Текст песни Коля Серга — Какие чувства, такие тайны на сайте Rus-Songs.ru

Оригинальный текст и слова песни

Какие чувства, такие тайны:

Мягкие тени неосторожны.
Твои движения и настроения лезут под кожу.
Нет, не спугнуть их раньше рассвета.
Вместе уснуть под странные рифмы лунных сонетов.
Навсегда…

Припев:
По влажным переулкам, в лучах ночного солнца,
Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то.
Не страшно не проснутся и больше не печально,
Какие чувства — такие тайны. Ueah!

Сладкие брызги воспоминаний —
Смелые вдруг, летают вокруг, сбиваются в стаи.
Мне б заманить их глубже куда-то…
И в кулаке, в твоем кулаке надежно запрятать.
Навсегда…

Припев:
По влажным переулкам, в лучах ночного солнца,
Порхают наши руки и держутся о чем-то.
Не страшно не проснутся и больше не печально,
Какие чувства — такие тайны. Ueah!

Люди смотрят в телескопы,
Но только в лужах звезды ближе!
Можно даже зачерпнуть ладонью…

Припев:
По влажным переулкам, в лучах ночного солнца,
Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то.
Не страшно не проснутся и больше не печально,
Какие чувства — такие тайны. Ueah!

Перевод на русский или английский язык текста песни —

Какие чувства, такие тайны исполнителя Коля Серга:

Soft shadows are not careful .
Your movements and moods climb under the skin.
No, not to frighten them before dawn.
Sleep together under strange lunar rhyme sonnets .
Forever …

Chorus:
On damp alleys in the rays of the sun of the night ,
Walk our thoughts and whispering about something .
Do not be scared do not wake up and are no longer sad
What feelings — such a mystery. Ueah!

Splashes sweet memories —
Bold suddenly fly around , get in packs .
I used to lure them deeper somewhere …
And in his hand , in your fist firmly hide .
Forever …

Chorus:
On damp alleys in the rays of the sun of the night ,
Flit our hands and derzhutsya about something .
Do not be scared do not wake up and are no longer sad
What feelings — such a mystery. Ueah!

People look through telescopes ,
But only in the puddles Star closer!
You can even scoop up a hand …

Chorus:
On damp alleys in the rays of the sun of the night ,
Walk our thoughts and whispering about something .
Do not be scared do not wake up and are no longer sad
What feelings — such a mystery. Ueah!

Если нашли опечатку в тексте или переводе песни Какие чувства, такие тайны, просим сообщить об этом в комментариях.

Текст песни Коля Серга — Какие чувства, такие тайны перевод, слова песни, видео, клип

Мягкие тени неосторожны.
Твои движения и настроения лезут под кожу.
Нет, не спугнуть их раньше рассвета.
Вместе уснуть под странные рифмы лунных сонетов.
Навсегда…

Припев:
По влажным переулкам, в лучах ночного солнца,
Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то.
Не страшно не проснутся и больше не печально,
Какие чувства — такие тайны. Ueah!

Сладкие брызги воспоминаний —
Смелые вдруг, летают вокруг, сбиваются в стаи.
Мне б заманить их глубже куда-то…
И в кулаке, в твоем кулаке надежно запрятать.
Навсегда…

Припев:
По влажным переулкам, в лучах ночного солнца,
Порхают наши руки и держутся о чем-то.
Не страшно не проснутся и больше не печально,
Какие чувства — такие тайны. Ueah!

Люди смотрят в телескопы,
Но только в лужах звезды ближе!
Можно даже зачерпнуть ладонью…

Припев:

По влажным переулкам, в лучах ночного солнца,
Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то.
Не страшно не проснутся и больше не печально,
Какие чувства — такие тайны. Ueah!

Soft shadows are not careful .
Your movements and moods climb under the skin .
No, not to frighten them before dawn.
Sleep together under strange lunar rhyme sonnets .
Forever …

Chorus:
On damp alleys in the night sun rays ,
Walk our thoughts and whispering about something.
Do not be scared and do not wake up no longer sad
What feelings — such a mystery. Ueah!

Splashes sweet memories —
Bold suddenly fly around , get in packs .
I used to lure them somewhere deeper …
And in his fist , fist firmly in your tuck .
Forever …

Chorus:
On damp alleys in the night sun rays ,
Flit our hands and derzhutsya about something.

Do not be scared and do not wake up no longer sad
What feelings — such a mystery. Ueah!

People look through telescopes ,
But only in puddles Star closer!
You can even hand scoop …

Chorus:
On damp alleys in the night sun rays ,
Walk our thoughts and whispering about something.
Do not be scared and do not wake up no longer sad
What feelings — such a mystery. Ueah!

Текст песни По влажным переулкам, в лучах ночного солнца

Просмотров: 50 0 чел. считают текст песни верным 0 чел. считают текст песни неверным На этой странице находится текст песни По влажным переулкам, в лучах ночного солнца — , Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то., а также перевод песни и видео или клип. Мягкие тени неосторожны. Твои движения и настроения лезут под кожу. Нет, не спугнуть их раньше рассвета. Вместе уснуть под странные рифмы лунных сонетов. Навсегда… Припев: По влажным переулкам, в лучах ночного солнца, Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то. Не страшно не проснутся и больше не печально, Какие чувства — такие тайны. Ueah! Сладкие брызги воспоминаний — Смелые вдруг, летают вокруг, сбиваются в стаи. Мне б заманить их глубже куда-то… И в кулаке, в твоем кулаке надежно запрятать. Навсегда… Припев: По влажным переулкам, в лучах ночного солнца, Порхают наши руки и держутся о чем-то. Не страшно не проснутся и больше не печально, Какие чувства — такие тайны. Ueah! Люди смотрят в телескопы, Но только в лужах звезды ближе! Можно даже зачерпнуть ладонью… Припев: По влажным переулкам, в лучах ночного солнца, Гуляют наши мысли и шепчутся о чем-то. Не страшно не проснутся и больше не печально, Какие чувства — такие тайны. Ueah! Soft shadows negligence. Your movements and moods climb under your skin . No, not to frighten them before dawn. Sleep together under strange lunar rhyme sonnets . Forever … Chorus: On damp alleys in the rays of the sun of the night , Walk our thoughts and whispering about something . Not scary and not wake up no more sad, What feelings — such secrets. Ueah! Sweet memories splatter — Bold suddenly flying around , get in packs . I used to lure them deeper somewhere … And in his hand , in your fist securely hide . Forever … Chorus: On damp alleys in the rays of the sun of the night , Flutter our hands and are kept about something . Not scary and not wake up no more sad, What feelings — such secrets. Ueah! People look through the telescope, But only in the puddles Star closer! You can even scoop the palm … Chorus: On damp alleys in the rays of the sun of the night , Walk our thoughts and whispering about something . Not scary and not wake up no more sad, What feelings — such secrets. Ueah! Опрос: Верный ли текст песни? Да Нет Вконтакте Facebook Twitter Мой мир Одноклассники Google+

Город грехов. Глава 6. Море. Часть I — Итачи/Саске — Анимэ Наруто — Фанфики

Глава 6. Море. Часть I

        В последние дни Саске активно поддерживал связь с друзьями, которые остались на родине. Шумный блондин Наруто был его самым лучшим другом и отлично понимал парня. Они всегда всё делали вместе, делились секретами, иногда ругались из-за девушек, но оставались преданы друг другу, несмотря ни на что. Этим воскресным утром блондину явно наскучило переписываться по e-mail и он впервые за четыре месяца решил позвонить. Саске неслабо удивился, увидев его входящий звонок.

        — Ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё! Саске-теме! — снова эти бодрые вопли, порой так раздражающие Учиху.

        — Какого чёрта ты стал тратить деньги на международную связь? — прозвучало в ответ вместо приветствия.

        — Ай, брось, неужели я не могу услышать тебя «вживую»? На самом деле я сейчас расслабляюсь в онсэне и мне неудобно строчить тебе смс-ки, — ради убедительности он постучал по водной глади свободной рукой. — А ты чего не на море, Учиха? Я думал, что тебя из воды за уши не оттащить.

        — Не трави душу. Этот старый упырь не даёт мне даже в клуб нормально сходить, не говоря о пляже.

        — Но ведь ты уже ходил в клуб. Почему бы тебе не провернуть это снова? А хочешь, я поговорю с твоим отцом? Объясню ему всё как есть.

        — Если ты хоть что-нибудь ему скажешь, я отправлю тебя по частям твоей дорогой Сакуре! — Учиха повысил тон, давая понять, что угроза была далеко не шуткой. — У нас с ним уговор и отец об этом ничего не должен знать, — Саске обессиленно рухнул в мягкое кресло.

        — А как там твой красавчик художник? Ты ему уже ПОЗИРОВАЛ нужными местами? — Наруто ехидно засмеялся, привлекая к себе излишнее внимание посетителей онсэна.

        — Узумаки, какой же ты придурок… — брюнет вопреки раздражению улыбался, закрыв лицо рукой.

        — Что? Неужели он даже не пробовал? Саске, чего скрывать, даже у меня бы встал на тебя, будь я геем, — прибавил он шёпотом.

        — Я не гей! — взревел недовольный парень. — Бисексуал, да, может быть. Ну хорошо, я расскажу тебе. Мы устроили свидание на крыше небоскрёба и у нас всё почти получилось.

        — Почти?! Это как это почти? — негодовал Наруто, нервно бултыхая ногами под водой. — Вечно у тебя всё не как у людей.

        — Я испугался. Наруто, он же парень! Парень! Понимаешь? Это тебе не Сакуру тискать за углом. Сисек там нет, зато есть кое-что другое.

        — Ха-ха-ха-ха! То есть, жизнь не подготовила одарённого Учиху к такому повороту судьбы? — издевался блондин.

        — Не понимаю, почему я до сих пор с тобой вообще общаюсь…

        — Да потому что без меня ты бы стал размазнёй. Даттебайо! — Узумаки кокетливо подмигнул своему отражения в воде. — Короче, Учиха, бросай строить из себя школьницу. Ты же наследник крутого клана! И испугался другого парня, который до сих пор пляшет под твою дудку. Он либо полный кретин, либо действительно влюбился в твою смазливую морду лица. Всё, не хочу больше тратить деньги на пустую болтовню с тобой. Джа!

 

 

        Как ни странно, но Наруто даже развеселил Саске, придав его мыслям чуть больше уверенности. Блондин всегда улыбался, даже если ситуация была слишком плачевной, он старался найти выход, вечно поднимал лишнюю шумиху и оставался всеобщим любимчиком. Саске был бескрайне благодарен тому за поддержку, вместо ожидаемого осуждения. С таким другом он не ошибся.

        Но тишину прекрасного утра нарушил новый звонок. Саске едва не взвыл от горя, увидев на дисплее номер Орочимару.

        — Ну что ещё?

        — Хватит грубить старшим! — в голосе слышался весь ночной алкоголь. — Сейчас я приеду и быстро научу тебя манерам.

        Саске сам скинул звонок, швырнув телефон на диван. Этот змей был пьян, зол и спешил вершить возмездие — нужно было что-то предпринять. За это лето он изрядно испил его крови, ломая все планы, заставляя подчиняться своим животным желаниям. Саске отлично понимал, что уговор его обязывает терпеть это всё, но сегодняшний день не подразумевал присутствие опекуна в его жизни.

        Возня за дверью отвлекла парня от укладывания вещей в рюкзак. Орочимару ввалился в номер и нетвёрдой походкой направился прямиком к подростку. От него так жутко разило алкоголем, что сейчас самое время было закусывать.

        — Мальчик мой, — он похотливо скалился, обнимая парня со спины, — разденешься сам или заставишь меня над тобой трудиться?

        Острый удар под дых свалил Орочимару на колени, заставив согнуться пополам на полу. Спеша добраться до номера, он никак не ожидал встретить такого яростного сопротивления со стороны Саске.

        — Извини, не в этот раз, — крепкая фарфоровая ваза со звоном сотен осколков разбилась о голову мужчины, разлетевшись по ковру.

        Пульс прощупывался, а значит, опекун остался жив, как и рассчитывал младший. Не без труда ему удалось затащить бессознательное тело на кровать. На голове не было крови, что тоже радовало, ведь лишние вопросы ему будут ни к чему. Зашвырнув осколки под диван, Саске перекинул рюкзак через плечо и вызвал врача в номер, чтобы об этом мерзавце всё же позаботились пару дней, пока Учихи не будет.

 

        Через двадцать минут его забрал у кафе Итачи, встревоженный столь внезапным звонком брата. Как только машина тронулась, Саске положил голову на руки, облокотившись о приборную доску. С парнем явно что-то случилось, ведь раньше он никогда не звонил, требуя встречи.

        — Куда направимся? — сквозь солнечные очки он смотрела на Саске, остановившись на светофоре. Учиха медленно поднял голову, устремив уставший взгляд на дорогу. От стоящей впереди машины доносилась бодрая музыка.

        — Андерсен, отвези меня к морю, — в голосе не было приказа, скорее мольба. — Я никогда там не был.

        Итачи был удивлён, ведь парень прожил семнадцать лет на материке, и ни разу не смог выбраться за пределы Токио? Отец явно преуспевал в своей тирании. Загорелся зелёный, и машина вновь тронулась, поворачивая в сторону шоссе.

        — Хорошо. У одного моего знакомого есть дом на побережье. Думаю, тебе там должно понравится, — мягкая улыбка коснулась губ Итачи. — И всё-таки, Саске, что произошло?

        Младший откинул голову назад, наслаждаясь ветром из открытого окна, что трепал непослушные чёрные волосы. Машина несла его прочь от всех бед, к спасению, имя которому было Андерсен. Он надеялся на его поддержку и не ошибся, парень действительно безропотно исполнял все капризы певца. Метнув на заднее сиденье свой рюкзак, Саске принялся рассказывать об утреннем инциденте.

        — ..тогда я и разбил вазу об его голову. Не беспокойся, я вызвал врача в номер, чтобы он не скучал, — парень опустил взгляд на свои колени. — Я понял, что это мой шанс устроить себе небольшие каникулы и позвонил тебе. Я ужасен?

        — Ты достоин своей фамилии, — Итачи сделал глубокую затяжку и вышвырнул докуренную сигарету в окно. Бархатный смех успокаивал младшего. — И на сколько же дней я могу рассчитывать?

        Саске довольно потянулся, закидывая ноги на панельную доску. Эта вольготная поза была откровеннее слов — он полностью вверяет себя в руки брата.

        — Вернёмся сюда в воскресенье. У меня, знаешь ли, работа не спит, — он так же перебросил телефон через плечо на заднее сиденье, перед этим предусмотрительно отключив его. — Ничто не помешает нам хорошо провести этот уикенд!

 

        Дорога до пляжа Лагуна-бич занимала всего час езды в сторону городка Санта-Ана. Саске закатывал глаза от восторга, если шоссе пролегало между аккуратно посаженных пальм, словно они в одном из тех голливудских фильмов. Ему до сих пор не верилось, что можно так просто взять и сбежать на край света, чтобы вдохнуть свободы в лёгкие. Ничто уже не довлело над головой: ни Орочимару, ни договор, ни семья, ни работа. Впереди его ждали лучшие дни.

        — Почти приехали. Наш пляж будет за тем поворотом, — Итачи пониже опустил стёкла, что бы брат мог лучше разглядеть.

        Саске широко раскрыл рот от изумления. Он будто попал на побережье Средиземного моря: на зелёном склоне росли, словно грибы, аккуратные белоснежные домики, окружённые косматыми пальмами. Побережье казалось просто белоснежным, чистейшая морская вода, в лучах яркого солнца, была лазурной. Маленькие яхты причаливали к порту, по морю плавали парусники. Это казалось сказкой. Их маленькой сказкой на двоих.

        Машина свернула на тихие улочки с идеально выстриженными газонами. Здесь жизнь резко отличалась от бурного движения Лос-Анджелеса. Впереди медленно ехал фургончик с мороженым, привлекая внимание всех детей, которые спешили вытрясти душу из родителей за сладкий пломбир. Саске засмеялся, американцы казались ему такими забавными в своих капризах и отсутствии социальных рамок, как у него на родине. В детстве, если бы он начал клянчить у отца сладости прилюдно, то в очередной раз услышал бы о том, как он его позорит в глазах общественности.

        Они припарковались на заднем дворе двухэтажного коттеджа с красной черепицей. Дом стоял у густых зарослей кустарников и высоких пальм, на которых не росли кокосы. Мохнатые ветки приветственно махали, встречая гостей. Итачи направился в дом, чтобы всё подготовить, а младший так и остался стоять в саду. Отсюда хорошо было видно безмятежный пляж и вздымающиеся волны, растворяющиеся пеной на песке. Море было совсем близко, и в ближайшем радиусе не наблюдалось жилых домов. Где-то вдалеке на побережье виднелась спасательная вышка, на которой скучал мужчина в оранжевой форме. Место было идеальным для такого отдыха. Андерсен превзошёл самого себя.

        В доме пахло деревом и лаком для полировки мебели. Широкие доски были выкрашены в белый цвет, окна распахнуты и шифоновые занавески мягко трепетали на ветру. Мебель в прихожей сделана полностью из дерева. Большой круглый стол накрыт бардовой скатертью и сервирован на шесть персон. На полу гостиной лежала огромная шкура, возле которой стояла изящная тахта с кальяном. Здесь было уютно и очень гармонично. Саске встал на шкуру, утопая в мягком меху животного. Кому именно она принадлежала, он точно не мог сказать. Хотелось раствориться в этих ощущениях тепла и комфорта, позабыв обо всём.

        — Наслаждаешься? Идём, я покажу тебе, где будем спать, — мягкий голос вырвал мальчика из мира грёз, и он покорно пошёл за ним на второй этаж. Наверху было три спальни и ванная.

        — Выбирай, которая из них тебе больше понравится, — Андерсен стоял, прислонившись к дверному косяку. — Окна не выходят на море, так как ночью будет трудно уснуть под раскатистый грохот волн.

        Саске заходил в каждую дверь, с любопытством разглядывая всё вокруг. В двух комнатах было столько света, словно солнце поселилось здесь. Стены оттенял мягкий кремовый цвет, окутывая своей безмятежностью. На огромных двуспальных кроватях были красиво разложены шёлковые подушки, как на обложках журналов из магазина мебели. И лишь одна комната была с тёмно-красными, почти бардового цвета обоями. Она выходила окнами в сторону заросшего сада и казалась не такой милой, как предыдущие. Стена у шкафа была завешена постерами американских рок-звёзд. Саске зашёл внутрь и сел на край кровати.

        — Пожалуй, остановлюсь здесь, — он по-хозяйски похлопал ладонью по покрывалу. — Она мне больше по душе.

        — Чего и следовало ожидать от тебя, — Итачи остановился у окна. — Как же нам быть, если и я её заприметил? Это спальня владельца дома. Он строил его, как гостевой, когда нужно было устроить небольшой отдых на побережье.

        — Думаю, мы сумеем договориться, — младший лучезарно улыбнулся и направился в сторону двери. — Ты как хочешь, а мне не терпится познакомиться с Тихим океаном!

        Меньше десяти минут заняли поиски шорт и сбор пляжной сумки. Предусмотрительный хозяин дома оставил в холодильнике много бутылок пива и воды, которые так же были отправлены в поклажу. Выскочив на улицу, Саске, недолго раздумывая, помчался по широким камушкам прямо к воде по извивающейся дорожке. Итачи закинул сумку через плечо и не мог сдержать улыбки — он осуществил мечту своего Отоуто. Чем не идеальный брат?

        Мальчик скинул шлёпки прямо по дороге и, утопая ступнями в мягком белоснежном песке, остановился, зайдя в воду по щиколотку. Вот он — Тихий океан, так близко, так ароматен его солёный бриз. Волны ударялись о его ноги, слегка пошатывая, утягивая за собой, маня окунуться в их мир. На побережье было ещё не так много людей, что создавало ощущение приватного пляжа. Учиха распростёр руки, ощущая тёплые поцелуи солнца на ладонях. В этом месте было идеально всё.

        Нежными прикосновениями Итачи сплёл их пальцы вместе и обнял брата сзади, оставляя мягкий поцелуй на макушке:

        — Идём, оно не кусается, — и они вместе зашли в прохладную воду, подпрыгивая на волнах.

        Оказывается, младший умел неплохо плавать, чем снял тяжкий груз ответственности с плеч Учихи. У линии буйков проплывали парусники, играя на солнце яркими цветами. Соль оседала на губах, пощипывала глаза, но абсолютно не портила это знакомство.

        Когда же они почувствовали, что начинают замерзать, было решено перебраться на шезлонги, чтобы отдохнуть. Детская радость пьянила, и хотелось жить. Жить этим моментом, дышать этим влажным солёным воздухом. Саске растянулся на своём полотенце, зажмурив глаза. Время близилось к обеду, а его одолевал сон. Рядом слышались голоса, пролетавшие мимо чайки, тоже что-то выкрикивали. Мальчик немного вздрогнул, когда на его лицо легла тень, загородившая солнце. Он аккуратно приоткрыл один глаз и обомлел. На него сверху с довольной физиономией взирал Дейдара. Блондин опять натянул на голову свой дурацкий спасательный круг с уточкой и радостно щурился на солнце:

        — Что, мелкий, думал отделаться от меня так просто? — он бесцеремонно приземлился на шезлонг, пододвигая отдыхающего.

        — Вот все блондины такие сумасбродные? — Саске оставил ему больше места, свесив ноги на песок.

        — Данна! Я их нашёл! — Тсукури энергично замахал рукой, привлекая внимание Сасори.

        Красноволосый напарник уже направлялся к ним с большим зонтиком в руках. Судя по его лицу, он был чем-то явно недоволен.

        — Какого лешего, Дей! Я что ли должен за тебя всё таскать? Я часа два возил тебя по магазинам, слушал все твои комментарии, нытьё, вёз тебя сюда час. А в итоге? Ты прохлаждаешься здесь, а я должен всё разгружать?! — Сасори резко пронзил зонтом песок, словно гарпуном шкуру несчастного кита. — Привет, парни.

        — Саске, ты же не будешь возражать, — Итачи помахал Сасори рукой в знак приветствия, — если ребята побудут с нами? Я не думал, что ты захочешь отправиться в такое путешествие и абсолютно ничего не купил из еды. Если ты заметил, то у нас в холодильнике одна вода и пиво.

        — Живительная влага! — довольно заметил Дейдара, представляя как пенный напиток наполняет высокий бокал.

        — Ну-ка, марш разгружать машину! — Сасори схватил его за предплечье и потащил в сторону дома.

        — Нет, они мне нравятся, — младший был рад, что собралась такая компания. — Может им помочь? — Саске уже привстал, чтобы уйти, как его перехватили ловкие руки старшего и потащили к воде.

        — Они и без нас хорошо справятся, — и спорить с ним было бесполезно.

 

        До трёх часов они играли в пляжный волейбол, так как с водным поло одним мешали волны, а другим ноги,  гоняли по побережью фрисби, дрейфовали на надувном матрасе, который, под пристальным вниманием Сасори, надувал лично сам Дейдара. Он же преуспел в постройке чудесных замков из песка, которые сразу по завершению разносил в пух и прах, оправдывая свои поступки тем, что это искусство, а оно должно быть как чудесный миг, бах и бум!

        Перекусив на пляже купленными морскими деликатесами, Итачи с Сасори отправились в дом, чтобы приготовить ужин из привезённых продуктов, а Саске решил остаться с Тсукури на Лагуна-бич, встречая его первый закат на море. Покинув парня ненадолго, он сбегал на второй этаж за гитарой, которую сразу приметил в углу у шкафа в той самой комнате с плакатами.

        — О, а ты умеешь играть? — Дей по-кошачьи выгнул спину и потянулся.

        — Так, немного. Пока мы тут бесились, я набросал пару строк в уме. Хочу не упустить их.

        — Валяй! — конечно, его позволения никто не спрашивал, но промолчать блондин просто физически не мог.

        Великолепные звуки испанской гитары рождались под шум волн и крики чаек:

 

«Мягкие тени не осторожны

Твоих движений и настроений

Лезут под кожу.

Нет, не спугнуть их

Раньше рассвета.

Вместе уснуть бы.

Странные рифмы лунных сонетов.

Навсегда

 

 

По влажным переулкам,

В лучах ночного солнца,

Гуляют наши мысли

И шепчутся о чём-то.

Не страшно не проснуться

И больше не печально.

Какие чувства, такие тайны.. »*

 

        — Ты ведь о нём в этот момент думал? — Дей кивнул в сторону дома, лукаво улыбаясь.

        — Не понимаю, о чём ты, — Саске нахмурился и решил отрегулировать пару струн, чтобы занять руки и не смотреть в сторону собеседника.

        — Ты красиво поёшь, а знаешь, почему? Эта музыка и слова, они рождаются здесь, — блондин наклонился и коснулся пальцем в том месте, где у Саске так неспокойно билось сердце. — Я ещё в аквапарке на вас обратил своё пристальное внимание. Данна мне тогда надавал по голове за бурную фантазию, но я же вижу, что вы с ума сходите друг по другу.

        — А я думал, что я неплохой актёр, — Учиха горько усмехнулся. Однозначно, все блондины обладали этим уникальным талантом — уметь расположить к себе и погрузить собеседника в комфортную обстановку. С ним хотелось говорить о том, о чём порой было неловко просто подумать.

        — Ну, ты хорошо держался на публике, после того, что у вас там творилось в его студии, — Дейдара победно покосился на Учиху, скрестив руки на груди. — Хотя весь твой вид просто кричал о том, чем ты мог заниматься пару минут назад.

        — Ладно, сдаюсь! — Саске повержено вскинул руки вверх. — А вы с Сасори…

        — Это длится уже второй год. Мы внезапно оказались напарниками и жутко раздражали друг друга. А когда босс решил, что, возможно, нас лучше расформировать, дабы минимизировать риски во время заданий, мы поняли, что больше не можем прожить друг без друга.

        — О… — Саске замер с глупым выражением лица, полный заинтересованности к столь откровенному рассказу.

        — Он и сейчас до сих пор причитает о том, какая тяжелая доля выпала на его голову в виде «болтливой блондинки», но я знаю, что Данна меня любит, — Дей перехватил гитару и начал дурачиться, нарочно фальшивя, исполняя известные песни.

        — Тсукури! — раздался жуткий вопль со стороны дома. — Я оторву твои руки, как уже обещал давно! Прекрати насиловать мои уши! — вышеупомянутый Сасори вновь злился.

        — Вот чёрт… — гитара вновь вернулась в руки брюнета. — Только бы ужина не лишиться, но ты, если что, замолвишь за меня словечко! — он подмигнул Саске и устремил свой взор к горизонту. — Солнце почти село.

        Океан окрасился в тёмно-серый цвет, принимая на себя блики уходящего солнца. Маленькие гребешки волн разбивали слабую пену о берег, сливаясь с песком. Алый пылающий диск опускался всё ниже, забирая с собой это великолепное зарево, что окрасило всё вокруг. Чёрные очертания облаков напоминали мрачные тени, сопровождающие новую королеву неба — ночь.

 

* * *

 

        — Скоро стемнеет совсем. Андерсен, будем ужинать здесь или во дворе? — Сасори ловко управлялся с приготовлением сладкого соуса к мясу с ананасами. — Ты там уснул?

        — Думаю, здесь, — Итачи задёрнул шторку, отводя взгляд от окна. — А после посидим на улице. Ужинать и попутно кормить местных насекомых — сомнительное удовольствие, знаешь ли.

        — Ты бы смотрел за мясом, а то уже все глаза проглядел за своим мальчишкой, — Данна кинул на него утомлённый взгляд. — Вы уже как-то обозначили свои отношения?

        — Знал бы ты, Акасуна, как всё это на самом деле неправильно, не задавал бы мне таких вопросов, — Итачи горько вздохнул, открывая духовку. Свинина недовольно зашкворчала, потревоженная изменениями в температуре. — Через пятнадцать минут можно подавать.

        — То, что ему ещё нет восемнадцати, это не такая проблема, если он и сам не против, — рыжий не отступал от темы.

        — Всё куда сложней, чем ты мог бы себе вообразить. Я знаю о нём абсолютно всё, а он даже не знает моего настоящего имени.

        — Во всей организации никто не знает твоего настоящего имени, — фыркнул собеседник, вытирая грязный стол. — Как только ты появился, сразу обозначил себя Андерсеном. Что такого надо было совершить в прошлой жизни, чтобы решиться прожить её заново?

        — Общим счётом ничего. Просто всегда хотел сам творить своё будущее с чистого листа, — Итачи положил ладонь на плечо парню. — Прости, Сасори. Когда-нибудь, если звёзды сложатся, я расскажу тебе. Лучше у Дейдары выпытывай секреты, я не подходящий источник.

        — Тоже мне… он не подходит для секретов! — Данна всплеснул руками. — По одной только улыбке можно сразу сказать — он просто страдает идиотизмом или опять где-то насвинячил, а мне разгребать.

        — Так отдай его, — дразнил старший Учиха, зная больное место. — Тебе же не раз предлагали одиночные задания?

        — Ты отлично знаешь, что он мой, — Сасори самодовольно улыбался. — Как же я могу бросить такое бесценное сокровище! — тут оба рассмеялись над столь уместным сарказмом.

 

        — Зови их уже, а я пока накрою, — Итачи вынес мясо в гостиную.

Источник: https://ficbook.net/readfic/4183296

Большая игра. Тени в рясах

Продолжаем публикацию глав из романа Виктора Хенкина «Одиссея шахматного автомата»

БОЛЬШАЯ ИГРА

Чудо, рожденное при австрийском дворе, польстило монаршему самолюбию Марии Терезии, однако не было утолено ее женское любопытство. Если невинные шутки Пелетье вызвали столько вопросов, можно представить, как поразил ее Кемпелен. Она с нетерпением ожидала его в Хофбурге.

Кемпелен стоит перед императрицей. Мария Терезия делает вид, что поглощена важными бумагами. Старый прием! Ожидающий должен глубже прочувствовать свою зависимость. Он незаметно оглядывается. Секретер, диванчик, несколько стульев, цветы в напольной вазе… Здесь все округлое, миниатюрное. Кроме портрета императора Франца, написанного во весь рост. Мария Терезия любила покойного мужа. Он тоже был к ней привязан. Не только потому, что женитьба на дочери Карла VI вознесла герцога Лотарингского в императоры гигантской монархии. И династические браки бывают счастливыми…

Пауза затягивается. Кемпелен скользит взглядом по стенам кабинета. На гобелене вытканные собаки гонятся за вытканным зайцем. Он много раз видел это панно, но сегодня оно вызывает неосознанную тревогу.

Императрица отрывается наконец от бумаг. Взгляды скрещиваются. Один испытующий, внимательный, другой почтительный, но лукавый. Попробуй, перехитри такого, думает Мария Терезия, да этот мадьяр всех венских лис за пояс заткнет… Но на ее стороне власть, а значит, и сила.

– Поздравляю вас, Кемпелен, вы превзошли самого себя!

– Благодарю вас, ваше величество, но я всего лишь выполнял ваше пожелание…

– Положим, такого приказа я не давала. Да и кто мог предвидеть, что вам придет в голову!

– Мудрое правление вашего величества способствует расцвету искусств и ремесел.

– А что ваш турецкий паша – искусство или ремесло?

– И то и другое. Это автомат.

– Значит, его действия должна направлять какая-то сила?

– Я восхищен вашей проницательностью! Механизм приводится в действие пружиной.

– Понимаю. Но возможно ли, чтобы разные там винтики и колесики соображали, подобно человеку?

– Признаю, в этом есть некая странность. Но не будь ее, заинтересовал бы автомат вас, ваше величество, и всех придворных?

– Не увиливайте, Кемпелен! Я знаю, вы большой искусник, но еще никому не удавалось отгадывать чужие мысли. Сидит там кто-нибудь из ваших дружков? Благоволите отвечать без обиняков!

– Игра в шахматы может быть основана на некоторых законах математики и механики…

– Математика, законы, – раздражается Мария Терезия, передразнивая собеседника. – Да если бы этому безмозглому истукану помогали даже вы, то все равно не смогли бы победить молодого Кобенцля. Он же лучший игрок в Вене!

– Но граф допустил ошибку.

– Но проклятый турок использовал ее!

– Этот ход сделал бы и ребенок…

– Послушайте, Кемпелен, вы хотите, чтобы я назначила экспертизу?

– Сочту за милость любой приговор!

Мария Терезия сникает. Что если турок и впрямь настоящая машина, а Кемпелен – гений?

– Вы говорите правду?

Вопрос звучит почти мольбой. Это уже не приказание императрицы, а просьба женщины. Вот она, критическая точка!

Кемпелен делает глубокий вдох и торжественно разражается заранее отрепетированной тирадой:

– Ваше величество! Чудесные свойства машины основаны на смелости первоначальной идеи и удачном выборе средств создания иллюзии!

Мария Терезия подозрительно косится на собеседника. Выкручивается? Хитрит? Нет, на этот раз говорит правду. Побледнел. Глаза горят, как у одержимого. Что он сказал? Смелость… Иллюзия… Значит, все-таки фокус? Но зато – какой! Стоит ли ставить точки над i? Узнав секрет, она станет соучастницей обмана… Нет, нет! Нужно умерить любопытство.

– Что вы намерены делать с… гм-м… автоматом? – спрашивает она примирительно.

– Я был бы счастлив преподнести его вам, ваше величество!

– Ценю вашу шутку, милейший Кемпелен, – улыбается Марии Терезия, – ведь я могу принять дар только вместе с вами.

– Тогда разрешите увезти автомат в Прессбург.

У императрицы другие планы.

– Ни в коем случае! Вы будете показывать турка в Вене. Он станет австрийским чудом. Мы утрем нос французам!

Последние слова вырываются, словно крик души. В судьбу Кемпелена вмешалось извечное соперничество между Веной и Версалем. Неожиданная перспектива его смущает. Он ищет отговорку.

– Мне необходимо выехать в Банат, ваше величество.

– Вы же сами докладывали, что дела там налаживаются. Пока обойдутся без вас.

– Но…

Серые глаза Марии Терезии становятся холодными.

– Никаких «но»! – отрезает она. – Турецкий паша нам понравился. Я распорядилась выплатить вам вознаграждение.

Аудиенция окончена. Взгляд Кемпелена падает на гобелен. Неясная тревога вновь охватывает его сердце. В остекленевших заячьих глазах застыл тысячелетний ужас погони.

На следующий день вся Вена говорила о Кемпелене. Он стал самым популярным человеком в столице. Ни один вечер не обходился без демонстрации шахматного автомата. Вельможи наперебой приглашали изобретателя в свои особняки. Страницы газет пестрели описанием удивительной машины. Одно из них принадлежало Карлу Готлибу фон Виндишу, бургомистру Прессбурга, известному в те времена литератору, историку, географу.

«Предположение, что автомат управляется человеком, возникало уже в первые минуты демонстрации, – писал Виндиш. – Многие зрители были настолько в этом убеждены, что не стеснялись высказывать свои мысли вслух. Но всех нас ожидало потрясение, когда господин фон Кемпелен раскрыл настежь дверцы сундука. При этом он поворачивал автомат во все стороны, освещал его внутренность свечой, приподнимал одежды турка, разрешал зрителям заглядывать в любые щели. Когда же мне, несмотря на все старания, не удалось обнаружить ни одного подозрительного предмета величиной хотя бы со шляпу, моему самолюбию был нанесен жестокий удар. Такое же чувство испытывали и остальные зрители, что красноречиво отражалось на их вытянувшихся лицах…»

Начиналась игра, право выступки всегда принадлежало автомату. При своем ходе турок поднимал руку, вел ее к выбранной фигуре, захватывал пальцами, переставлял на другое поле и возвращал руку в первоначальное положение, опуская на мягкую подушечку. Сбитую фигуру он выносил за пределы доски и помещал на ее место свою. Кемпелен просил ставить фигуры аккуратно, в самый центр клетки, иначе турок мог «промахнуться» – захватить пальцами пустое пространство, что иногда и случалось. Если играющий против автомата либо по умыслу, либо по ошибке делал не предусмотренный правилами ход, турок энергично качал головой, возвращал фигуру на прежнее место… и продолжал игру, показывая тем самым, что недобросовестный или неумелый шахматист потерял право на очередной ход. Нападение на ферзя турок объявлял двумя кивками, шах или мат – тремя.

Когда партия заканчивалась, Кемпелен доставал из ящика шесть миниатюрных досок с заранее расставленными позициями и предоставлял зрителям возможность оценить шансы сторон. Затем предлагал выбрать любую из позиций и защищать любой цвет фигур, однако при условии, что игру начинает автомат. Не было случая, чтобы турок не довел ее до победы.

В заключение демонстрировался «ход коня». Кто-либо из зрителей помещал коня на любое поле доски, а турок обскакивал им все 64 клетки, ступая на каждую только по одному разу. Добровольцы вели запись ходов, но автомат никогда не ошибался.

Вена XVIII века

Представление длилось около часа, и все это время зрители не спускали глаз с изобретателя, подозревая, что он каким-то образом управляет действиями автомата. В нескольких шагах от автомата находился столик с небольшим деревянным ящичком. На вопросы зрителей Кемпелен отвечал, что это «главный секрет», без которого автомат играть не может.

Удивлению публики не было предела. Замешательство царило и в ученых кругах.

Фридрих фон Кнаус, директор императорского физико-математического кабинета, недолюбливал Кемпелена. Его раздражал этот человек, столь непохожий ни на вельмож, ни на университетских ученых. В глубине души Кнаус просто завидовал милостям, которыми императрица осыпала своего любимца, завидовал его энергии, широте интересов, даже рукам, быстрым и ловким, как у музыканта.

Вот он стоит у окна с таким невинным выражением лица, будто демонстрирует обыкновенный масличный пресс, а не самую удивительную в мире машину. Словно шутя опровергает законы природы. Или он запродал душу дьяволу и питается таинственными формулами, известными лишь князю тьмы?

Нелепая мысль причиняет Кнаусу почти физическую боль. Все его существо страдает от издевательства над здравым смыслом. Не может автомат играть в шахматы! Это столь противоестественно, что, приволоки сюда размалеванную куклу кто-нибудь иной, проходимца выгнали бы на базарную площадь. Пусть дурачит невежд! Но Кемпелен… Советник ее величества, государственный муж, дорожащий своей репутацией…

О, Кнаус отлично знаком с принципами работы автоматов. На своем веку он повидал их немало. Ездил к самому Лоренцу Розенеггеру в Гейльбрунн. Незабываемое зрелище. Более ста фигур двигались самым натуральным образом. Видел он и андроиды Пьера Дро, вот только со знаменитым Вокансоном не довелось повстречаться… Да что Вокансон! Разве не он, Кнаус, сконструировал механические фигуры, пишущие пером по бумаге? А музыкант, играющий на флажолете?

Есть, однако ж, пределы и у механики, продолжает рассуждать Кнаус. Можно добиться весьма высокой точности в имитации произвольных движений живых существ, можно, используя различные комбинации клапанов, воспроизвести человеческий голос… Но заставить машину играть в шахматы – в это поверить просто невозможно. Но хочешь – верь, хочешь – не верь, а кукла в тюрбане передвигает шахматные фигуры с полным знанием дела. Выигрывает у лучших игроков. Иллюзия? На это как-то странно и неопределенно намекает сам изобретатель. Но не ослепли же все разом! Он собственными глазами видел, что внутри никого нет! Да и размеры машины невелики. Три с половиной фута в длину, два в ширину, два с половиной в высоту. Кто в таком тесном пространстве останется незамеченным? Гомункулус, бред алхимиков? В чем же секрет? Неужто в этом, стоящем в стороне маленьком ящичке, как утверждает изобретатель? Старается отвлечь внимание, пустить мысль по ложному следу? Или он и впрямь управляет машиной на расстоянии? В последнее время столько разговоров о магнетизме!

Невеселые мысли Кнауса прерывает сиплый голос придворного физика Финка.

– А нельзя ли, господин Кемпелен, передвинуть ящичек с главным секретом туда, где стоите вы?

– Извольте, – оборачивается Кемпелен и осторожно переносит таинственный ящичек на подоконник.

– Не будете ли вы так любезны занять место у другого окна?

– Нет ничего легче, – улыбается Кемпелен, меняя наблюдательный пункт.

– Теперь попробуем передвинуть автомат в противоположный угол.

– Попробуем, – соглашается Кемпелен, откатывая машину.

В физико-математическом кабинете императорского дворца проводится экспертиза. На ней настоял Кнаус. Он был почти уверен, что Кемпелен всеми правдами и неправдами постарается избежать суда знатоков, но тот неожиданно дал согласие, и вот комиссии ученых предстоит вынести авторитетное суждение о шахматном автомате. Но к какому выводу они могут прийти, когда никто ничего не понимает! Сам Кнаус не сомневается, что все это обман, что ключ к разгадке где-то рядом. Но интуицию к протоколу не прилепишь, для обвинительного вердикта нужны доказательства, а их-то как раз и нет. Ни одного! Эх, поймать бы мошенника за руку!

Словно услышав немую мольбу оппонента, турок медленно протягивает свою неуклюжую руку и три раза кивает головой.

– Господа, – оборачивается профессор Розенцвайг, – мой король снова получил мат. Если демонстрация продлится еще полчаса, я успею проиграть добрый десяток партий.

– Вы огорчены? – саркастически спрашивает Кнаус.

– Во имя науки я готов проиграть хоть тысячу раз, но, по правде говоря, мне это чертовски надоело. Тем более что в моем мученичестве нет пользы. Хоть я и не ахти какой шахматист, все же испытываю нечто вроде унижения. Homo sapiens не должен проигрывать homini artivici (человеку искусственному)! Может быть, господин Кнаус окажется удачливее?

– Мы собрались не для того, чтобы состязаться с шахматистом господина Кемпелена, а чтобы…

Кнаус не решается закончить фразу.

– Состязаться с господином Кемпеленом?.. Ведь именно это вы хотели сказать?

– А если и так?

– Вот и сыграйте с автоматом. Вы же убеждены, что им управляет изобретатель!

– А вы, господин Розенцвайг?

– Я убежден только в том, что автомат играет лучше меня… И лучше господина Кемпелена, – добавляет он многозначительно.

– Охотно допускаю, – вступает Кемпелен. – Ученик превзошел учителя. Разве не мечтает каждый механик создать андроид, более совершенный, чем оригинал?

Он подходит к автомату и аккуратно расставляет фигуры в боевом порядке.

– Было бы интересно, – замечает профессор Клюгер, до сих пор хранивший молчание, – если бы изобретатель сам сыграл со своей машиной. Сравнительная оценка поможет проверить предположение господина Розенцвайга, а также ответить на некоторые другие вопросы.

Кемпелен напускает на себя печальный вид.

– В свободные минуты, господа, я так иногда и поступаю. И, знаете, получаю огромное удовольствие. Партия с искусным противником весьма полезна для совершенствования шахматиста, она улучшает стиль игры. И все же я вынужден огорчить вас своим отказом. Я опасаюсь, что человеческая гордыня или, как тонко ощутил господин Розенцвайг, болезненное самолюбие homo sapiens невольно побудят меня повлиять на игру автомата таким образом, что он начнет ошибаться, а это исказит истинное соотношение сил.

– Если я правильно понял, господин Кемпелен признает, что при желании может влиять на работу автомата…

– В той же мере, как часовых дел мастер может влиять на движение стрелок, заставляя их то спешить, то отставать.

– Но для этого ему необходимо регулировать механизм.

– Мсье Пелетье передвигал стрелки, не прикасаясь к часам.

– Он использовал магнит.

– Я имел в виду перемещение предмета, а не средство, которым оно достигается.

– Значит, вы не исключаете возможность управления игрой автомата посредством магнетизма?

– В вашем вопросе, господин Клюгер, заложена логическая ошибка. Поскольку мне известны и устройство, и принцип действия автомата, я не отрицаю, что при определенных условиях могу воздействовать на его работу. Но это отнюдь не означает, что я, во-первых, эту возможность реализую, а во-вторых, использую магнетизм.

– Тогда скажите, может ли автомат играть в ваше отсутствие?

Нашли дурака, думает Кемпелен. Да они разнесут автомат в щепы, едва я оставлю их наедине с турком! Впрочем… Им овладевает озорное чувство, ощущение могущества, упоение игрой. Он утрачивает осторожность.

– Согласен, господа! Но при одном условии: меня заменит помощник.

В зал приглашают Антона. В новом камзоле и кружевной сорочке он напоминает увальня из мольеровской комедии.

– Оставляю вас, господа, ровно на пять минут. – Кемпелен щелкает крышкой часов, засекая время. – Покорнейше прошу меня извинить, но будем считать этот эксперимент последним. Вечером я приглашен к графу Эстерхази.

«Чертов мадьяр», – шепчет Кнаус, непонятно кому адресуя свое проклятие – застывшему, словно статуя, Антону, удаляющемуся Кемпелену или ничего не ведающему венгерскому канцлеру.

Антон заводит пружину. Турок начинает игру. Кнаус настороженно прислушивается. Ничего подозрительного. Движения механической руки сопровождаются шелестом одежд, скрипом шарниров, приглушенным звоном металлических частей. Ни одного постороннего звука. Лишь огарок свечи рядом с шахматной доской потрескивает восковыми брызгами…

Свеча! – вздрагивает Кнаус. Для чего она? На дворе день, в зале светло, доска и фигуры прекрасно видны. Да и зачем автомату их видеть? Если это автомат…

Он достает носовой платок и, делая вид, что сморкается, направляет всю силу выдоха на мигающее пламя. Красный язычок испуганно отшатывается, фитиль изгибается кошачьим хвостом и тонет в лужице воска, распространяя сладковатый запах.

– Господин помощник! – резко оборачивается Кнаус. – Я случайно погасил свечу, нужно ли ее зажечь снова?

Антон стоит ни жив ни мертв, ощущая на себе пытливые взгляды. Такая оказия случается впервые.

– Это решит господин Кемпелен, – находится он наконец.

– А разве вам не известно, для чего нужна свеча?

– Известно, – неосторожно срывается с языка. Бедняга, он еще не научился лгать господам…

– Благоволите объяснить!

Антона охватывает панический ужас. В глазах извиваются зеленые змеи. Ноги вязнут в липкой тине. Сердце опускается в живот. Вот так он тонул однажды в Дунае… Господи Иисусе! Где же хозяин?!

Скрежет механической руки приводит его в чувство. Все с изумлением глядят на турка, уже возвращающего руку на подушечку.

– Почему автомат делает два хода подряд? – восклицает Кнаус.

– Автомат играет по правилам, – спокойно замечает Розенцвайг. – Вы так неловко повернулись, господин Кнаус, что сдвинули локтем вот эту красную пешечку, стоявшую с края…

В дверях появляется Кемпелен.

– Как проходит сражение?

Молчание. Острый взгляд мигом схватывает всю картину. Напряженные лица. Несчастный Антон. Бесстрастный турок. Тлеющий фитилек кадит голубоватой стрункой.

– Мне кажется, господа, у вас возникли какие-то затруднения. Готов прийти на помощь.

– Вот свеча, – задумчиво говорит Финк.

– Что – свеча?

– Догорела, – констатирует придворный физик.

– Эка беда, – равнодушно пожимает плечами Кемпелен. – Антон принесет другую.

– А разве для работы автомата дневного света недостаточно? – вкрадчиво спрашивает Кнаус.

– Автомат – не человек, – ледяным тоном произносит Кемпелен. – Свеча нужна на случай, если господа эксперты пожелают еще раз осмотреть внутреннее устройство машины.

Антон быстро и весело, словно вновь родившись, вносит зажженную свечу, бережно прикрывая пламя ладонью.

– Погодите, – останавливает его Кнаус. – Я предлагаю поставить свечу в другое место. Ну, допустим, рядом с главным секретом. Вы не возражаете, господин Кемпелен?

– Нисколько.

Подсвечник водружается на подоконник. Кнаус делает ход на доске автомата, Турок отвечает.

– А теперь неплохо бы опустить штору, – говорит Финк.

– Довольно! – отрезает Кнаус. Его нервы уже начали сдавать. – Вы, кажется, хотели еще раз показать нам внутреннее устройство машины?

Кемпелен берет свечу, подходит к автомату и открывает левую дверцу. Затем отодвигает створку окошечка, расположенного на задней стенке, освещая весь левый отсек. Отчетливо видны контуры рабочих узлов машины, отдельные детали механизма. Оставляя левую дверцу открытой, он снова выходит вперед, выдвигает нижний ящик с запасными фигурами, досками, инструментами, после чего распахивает правые дверцы и окошечко в задней стенке, освещая правый отсек. Небольшое свободное пространство обито черной материей, по углам просматриваются какие-то выступы, кронштейны. Дав зрителям время убедиться в том, что внутри сундука никто не прячется, Кемпелен разворачивает автомат и приподымает одежды манекена, обнажая деревянное туловище. В туловище также имеются окошечки и створки, а за ними стержни, втулки, передачи…

Так и стоит автомат с распахнутыми настежь дверцами, ставенками, окошечками, напоминая домик, неожиданно покинутый жильцами. И только турок, словно сказочный джинн, возвышается над его крышей.

Эксперты сгрудились вокруг, пожирая глазами убранство таинственного домика, пытаясь обнаружить его обитателей. Но тщетно. Ни звука, ни тени, ни следа…

– Господа, – говорит Кнаус, стараясь скрыть раздражение. – Поскольку признать шахматный автомат чистой машиной противоречило бы представлениям о свойствах материи, мы должны констатировать, что изобретатель пользуется некоей силой, в природе неизвестной.

– Если сила, о которой вы говорите, неизвестна господам экспертам, это отнюдь не означает, что она неизвестна природе, – возражает Кемпелен. – К тому же, допустив необъяснимое, господа ученые вынуждены будут признать наличие чуда, но ведь чудеса также не согласуются с их представлениями о свойствах материи?

– Но если господин Кемпелен, – замечает Кнаус, – открыл новую силу, науке неизвестную, почему он пренебрегает возможностью взять патент на свое изобретение?

– Благодарю вас, господа, я обдумаю ваше предложение.

Несколько раз собиралась экспертная комиссия, но ни к какому выводу не пришла и официальных документов не составила.

Между тем, во дворце стали происходить удивительные вещи. Рядом с ломберными столиками появились шахматные. Путь к монаршему расположению лежал теперь через поля шахматных сражений. Был даже брошен клич: «Победить турка!» Но это никому не удавалось…

Слава Кемпелена шагнула далеко за пределы Австрии. На всех постоялых дворах многоязычной Европы, на рыночных площадях больших городов, во дворцах великих герцогов и князей не смолкали пересуды о необыкновенной машине и ее изобретателе. Состоятельные люди спешили в Вену, чтобы своими глазами увидеть знаменитое чудо. Иноземные послы настойчиво приглашали Кемпелена посетить их столицы, соблазняя милостью монархов, и искренне удивлялись, получая вежливый, по твердый отказ.

Тайна, окружающая шахматный автомат, обрастала легендами, будоражила умы. Все больше людей вовлекалось в жаркие споры, все громче судачили о том, что дело нечисто. Но Кемпелен, казалось, ничего не замечал. Он снял в Вене особняк и демонстрировал турка в специально оборудованном зале, где все дышало чудесами и загадками. Подобно азартному игроку на волне удачи, он повышал ставку, не заботясь о последствиях.

ТЕНИ В РЯСАХ

«…Не поручусь за достоверность, но слышал я, будто Его Святейшество изволил выразить неудовольствие по поводу демонстрации шахматного автомата, о котором здесь рассказывают всяческие небылицы. Все, однако, сходятся на том, что изобретение машины, играющей в шахматы, подрывает веру во Всемогущего Господа нашего Иисуса, порождая опасные мысли о власти человека над природой, его способности творить по образу и подобию Божьему…»

Епископ Гарампи, папский нунций при венском дворе, перечитывает письмо своего ватиканского корреспондента и самодовольно усмехается. Он-то сразу понял, что шахматный автомат Кемпелена не чета механическим фигурам Дро, Вокансона, Кнауса и других еретиков! Господа ученые и те переполошились, экспертизу придумали. Где им с Кемпеленом тягаться! Ловко их мадьяр вокруг пальца обвел. Теперь все твердят о великом изобретении, а то и вовсе о чуде. Не такой уж он, Гарампи, простачок, чтобы в чудеса верить. Кому другому, а ему доподлинно известно, когда и по чьей воле они свершаются. Не по силам ношу взяли, господин придворный советник! Опасно неразгаданное чудо. Разоблаченное же coram publico (при всем народе), оно становится мишенью для насмешек. Императрица тешится новой игрушкой, благоволит к Кемпелену, одаривает его милостями. Знает ли она про обман? Наверное, знает. И покрывает своей властью. Разумеется, она всегда может от него откреститься, но в разоблачении не заинтересована. Владея секретом, святой престол будет иметь против нее еще один, пусть небольшой, но все же козырь. И этот козырь можно при случае выложить. Пришла пора действовать. Усердие зачтется ему в заслугу.

Вена XVIII века

Мечта о кардинальской шапке сладко ноет в груди. Желая продлить удовольствие, Гарампи раскрывает ларец и привычным движением нащупывает табакерку. Жирные пальцы ловко забивают щепотку зеленоватой пыльцы в волосатую ноздрю, лицо сморщивается от щекотливого блаженства, но вожделенный чих застревает где-то в глубине мясистого носа. Он удваивает заряд и повторяет процедуру. Воздух сотрясается, как от пушечного залпа, жалобно дребезжат стекла.

– Вы меня звали, ваша светлость?

Сквозь слезы, застлавшие красные глазки, нунций с трудом различает своего секретаря.

– Вам, верно, почудилось, сын мой. Но коль уж вы здесь, скажите, не ждет ли меня человек, которого я велел вызвать?

– Он в приемной.

– Просите его.

Нужно раскрыть секрет автомата до того, как забеспокоится Ватикан, думает Гарампи. Хорошо, что не оплошал, соглядатая приставил. Человек-то надежный, хитрый, да не перестарался бы… Qui cum Jesu itis, non ite cum jesuitis (идущие с Иисусом, не идите с иезуитами). Но кому же поручать такие дела, как не иезуитам! Они готовы на все ради святой веры и…

– И золота, – вздыхает он, утирая лицо рукавом сутаны.

Вена. Собор святого Карла

Полон тревог и сомнений, Кемпелен задумчиво шагает по комнате. Вот уже три месяца, как он разыгрывает «турецкую комедию». Прошло первое опьянение успехом, все чаще преследует мысль: что случится, если в один прекрасный день с действующих лиц спадут маски?

Поначалу это не слишком его беспокоило. Ну, сделал игрушку для королевы, а с игрушки – какой спрос? Посмеялись бы и забыли. Другое дело теперь, когда шахматный автомат возведен в ранг великого изобретения. Какими глазами посмотрит он на тех, кого обманывал или кто обманывался в нем? Игра зашла слишком далеко.

Кемпелен подсаживается к столу и раскрывает свежий номер венгерского журнала «Национальный Плутарх».

«В течение нескольких дней, – читает он, – Кемпелен прославился как выдающийся механик. В мире не сыскать равного ему. Никто не создавал более совершенной машины…»

Машины, тоскливо повторяет он, откидываясь на спинку стула. Как мечтает он о настоящих машинах, приносящих людям пользу, облегчающих труд! Он видит свои будущие машины – гармонию духа и материи. Они совершенны, как скульптуры Микеланджело, они прекрасны, как музыка Глюка. Кемпелен ощущает знакомый зуд в руках, вибрацию резца, упругую податливость металла… Господи, чем он занимается, на что тратит время! Неужто крутить шарманку, пока не лопнет барабан?..

Он возвращается к статье.

«…Кемпелену суждено стать подлинным гением искусства. Из мрака неизвестности он вознесся и прославил свой народ, о котором думали, что он груб, неотесан, не стремится к свету и знаниям. Ныне же широко раскрытыми глазами весь мир с восхищением смотрит на венгерскую нацию, сыном которой является Кемпелен, этот великий мастер. Он получил бесчисленные приглашения посетить другие страны, но с удивительной скромностью удовлетворился лишь тем, что выполнил приказ королевы…»

Журнал птицей летит через комнату. Испуганная кошка бросается наутек.

Писаки! – морщится Кемпелен, но сердце его невольно наполняется гордостью. Нет, не игрушку для королевы он создал! Есть в шахматном автомате что-то неповторимое, недосказанное. Бескрайняя мечта. Дерзкий вызов Человеку. Трюки Пелетье забавны, но основаны на известных свойствах материи. Автоматы Вокансона восхитительны, но каждый знает принцип их действия. И только его озарила дерзкая мысль – соединить механическую систему с шахматной игрой, причудливым плодом фантазии мудрецов загадочного Востока. И оплести тончайшими кружевами иллюзионного искусства… Шахматная машина. Невероятная вероятность. Чтобы распутать этот узел, нужно обладать наблюдательностью художника, логикой ученого, воображением философа. Взять хотя бы тот случай со свечой. Для чего она нужна автомату? Кнаус и не подозревает, как близок был к разгадке. В цепи рассуждений ему не хватало одного звена. Но ведь не хватило! Потому что свеча в обычном представлении – только источник света… И это всего лишь капелька в океане придуманных им хитростей. Нет, недаром, работая над автоматом, он постоянно ставил себя на место самого проницательного и придирчивого зрителя!

И все же один наблюдатель вызывает в нем тревогу. Он не помнит его лица – сколько их промелькнуло! – но ощущает на себе чьи-то внимательные бесцветные глаза. Где он встретился с ними впервые? У князя Кауница? У графа Эстерхази? А может быть, еще раньше?..

– Прикажете подавать ужин?

Старый Иштван – единственный из слуг, кому позволено входить сюда без предупреждения.

– Я подожду Антона.

Антона он послал к жестянщику за медью для гравюр. Вдвоем из дома они не отлучались, разве что втроем – с турком. Предосторожность никогда не бывает излишней, хотя попасть на прием к турецкому паше не легче, чем к императрице… Слуги надежные, все из Пожоня. Один лишь Ганс местный – патер Крафт, приходский священник, рекомендовал. Повар, надо признать, отменный.

Кемпелен поднимает журнал, просматривает хронику венгерской жизни. Знакомые имена возвращают его в родной дом. Он видит Анну, детей, слышит шелест листвы в своем саду, ощущает свежее дыхание Дуная…

Отдаленный шум возвращает его к действительности. Будто где-то бьют палкой по тюфяку. Кемпелен выходит в коридор. Звуки доносятся из его спальни. Он вбегает в комнату. В кромешной тьме ничего не разобрать.

– Отпусти, дьявол, задушишь, – хрипит кто-то.

– И задушу, – отвечает знакомый голос.

– Антон? Ты?!

– Я.

– Что ты делаешь?

– Держу.

– Кого?

– Не знаю.

Комната наполняется слугами. Вносят свечи. Собравшимся предстает странная картина. На сбитой постели лежит Антон, подминая под себя какого-то человека.

– Отпусти его! – повелительным тоном приказывает Кемпелен.

Антон нехотя слезает с пленника.

– Да это же Ганс! – всплескивает руками Иштван.

– И впрямь Ганс, – ворчит Антон, недоверчиво оглядывая свою жертву. – Что же ты не назвался?

Повар тяжело сползает с кровати. Чулки съехали на щиколотки, рубашка разодрана, волосы взъерошены. Он учащенно дышит, потирая намятую шею.

– Что здесь происходит? – строго спрашивает Кемпелен.

Ганс уже оправился от геркулесовых объятий Антона. Юркие глазки воровато бегают по сторонам. Вопрос не застает его врасплох.

– Да кошка проклятая во всем виновата! – торопливо объясняет он. – Шел я, значит, к вашему превосходительству, а она во весь голос орет. Пожалел я, может, кто запер ненароком. Гляжу, а дверь-то отомкнута! Вошел, значит, в спаленку, темень, хоть глаз выколи. Тут как раз и Антон пожаловал… Как медведь на меня навалился! Слова сказать не дал. Чуть на тот свет не отправил…

– Да ты же меня ногой ударил! – возмущается Антон.

– А душить зачем?

– Сейчас разберемся, – обрывает его Кемпелен. – Я-то зачем тебе понадобился?

– Про ужин спросить, не проголодались ли…

– Не ври, Ганс, – вступает Иштван. – Я тебя предупреждал, что господин Кемпелен Антона дожидается.

– Не расслышал я или запамятовал… Хотел как лучше сделать. Переусердствовал, простите ради Бога!

Кемпелену все ясно. В Банате не в такие переделки попадал. И с разбойниками, и с матерыми каторжниками, случалось, сталкивался. Этого-то сопляка он вмиг на чистую воду выведет.

– Ну, Ганс, выкладывай, что искал в моей спальне.

– Ей-Богу, все рассказал!

– Не призывай понапрасну небо, по глазам вижу, что врешь.

– Истинная правда, ваша милость, как на духу!

– А это что? – неожиданно спрашивает Кемпелен. Ганс оглядывается.

У противоположной стены резвится кошка, катая по полу огарок свечи, а в дверях, ведущих в смежную комнату, торчит связка ключей.

– Отмычки, – угрюмо констатирует Антон, загребая улики в широкую ладонь.

– Негодяй! Ты хотел меня обворовать!

– Ей-Богу, не хотел! Ключи не мои…

– И это не твое? – указывает Кемпелен носком башмака.

Из-под кровати выглядывает лезвие кухонного ножа.

– Так ты еще и разбойник? Вяжи его, Антон! Иштван, беги за стражей.

Повар делает отчаянный рывок, но падает, запутавшись в спущенных чулках. Осознав, что отсюда ему не выбраться, он на коленях подползает к Кемпелену.

– Смилуйтесь, ваше превосходительство, все расскажу без утайки!

– Так-то лучше. Говори!

– Лукавый попутал. Виноват… Секрет узнать хотел.

– Какой еще секрет?

– Что в нехристе спрятан.

– Где, где?

– Да в турке, пропади он пропадом! Все в округе на меня зверем смотрят: мол, под одной крышей с дьяволом живет, сам ему душу запродал. Вот я и решил узнать, верно ли люди судачат, что в фигуре дьявол скрывается.

– И не побоялся?

– Как не бояться, боялся. Только против доброго христианина он бессилен. Молитвы я читал, заклинания…

– То-то молитвы тебе и помогли! Шел к сатане, а попал на галеры. Это похуже ада будет… Кто тебя подослал?

– Никто, ей-Богу, никто! Из любопытства.

– Что с ним волыниться, – не выдерживает старый Иштван. – Вязать его да тащить куда следует!

– Так мы сейчас и поступим… Но прежде хочу дать тебе, Ганс, последнюю возможность облегчить вину чистосердечным признанием. Знаю, ты действовал не по своей воле, и если честно скажешь, кто тебя подучил, так и быть, отпущу тебя, негодяя, на все четыре стороны, а будешь упорствовать – пеняй на себя. Отправлю в тюрьму и завтра же пойду просить императрицу, чтобы судили тебя за разбой по всей строгости. Никто тебе не поможет. Хозяева твои сами же от тебя отрекутся. Будешь заживо гнить в рудниках или на галерах. Понял?

Императрица, суд, галеры… Эти страшные слова обрушиваются на Ганса, как гром небесный.

– Ваша правда, господин, – хмуро говорит он, вставая с пола. – Послали меня. К машине должен быть человек приставлен, сказывали. Проследи, мол. Вот я и следил, да ничего выведать не удалось. А нынче, как услышал, что Антон отлучился, а вы его в столовой дожидаетесь… Совсем он меня извел!

– Кто?

– Да монах проклятый! А может, и не монах, бес его знает. Патер Крафт велел во всем его слушаться.

– Монах, говоришь? Каков он из себя?

– Невысок. Годочков эдак двадцать пять, не больше. А уж песни сладкие пел, вечное блаженство сулил!

– Это в лучшем мире, а в нашем?

– Три гульдена дал.

– Не слишком-то расщедрился.

– А теперь все пристает, ответа требует…

– Опиши того монаха подробнее.

– Непонятный он какой-то, склизкий. Глаза прозрачные, как у рыбы. Будто насквозь тебя видит. Насчет носа ничего такого не скажу. Нос как нос. Постой, постой… Пятно родимое на виске! Капюшон отворотился, я и приметил.

– А не говорил ли он, где именно человека искать надобно?

– Да вон в той комнатке за спальней, – кивает Ганс.

– Как же ты хотел туда попасть?

– Известное дело – через дверь.

– Ну-ка, подойди к двери. Не бойся, подойди поближе… Антон, посвети ему свечой.

Повар подтягивает чулки и с опаской подходит к таинственной двери, которую тщетно пытался отпереть отмычками. Несколько мгновений он стоит, ничего не понимая. Дверные филенки заложены досками, а на досках ровными рядами выстроились железные шляпки.

– Заколочена, – обалдело бормочет Ганс. – Монах про дверь твердил, отмычки дал…

– Сам видишь, нет тут никакого прохода, попусту ты силы тратил да душу свою губил… Ну, ладно. Хоть ты плут и негодяй, но слово свое я сдержу. Иштван, сведи его вниз, пусть соберет пожитки и убирается.

– Дай вам Бог здоровья, – кланяется повар, – век не забуду вашей милости, детишкам накажу, чтоб молились за вас денно и нощно. А к монаху больше ни ногой! Боюсь я его… И вы, ваше превосходительство, подальше держитесь. Опасный он человек.

– Молодец, Антон, – говорит Кемпелен, подождав, пока стихнут шаги в коридоре, – вовремя ты его поймал. Мог бы бед натворить. Да не последняя это попытка. Человека с рыбьими глазами я давно приметил. Только не всегда он монахом рядится. Хамелеон. Похоже, кто-то за нас крепко взялся. Пора возвращаться в Пожонь. Пусть туда попробуют сунуться!

Он запирает спальню и неспешно подходит к заколоченной двери. Легкая усмешка трогает уголки его губ: расположение комнат враги знают хорошо, да плохо знают Кемпелена! Некоторое время он рассматривает висящую рядом гравюру, изображающую осаду Вены турецкими войсками в 1683 году. Затем поднимает край рамы и подсовывает под нее руку. Часть стены вместе с дверью бесшумно отползает в сторону, образуя широкий проем…

На следующий день, едва луч солнца позолотил флюгера на венских шпилях, одинокая карета торопливо покидала пределы столицы. Караульный солдат на городской заставе отдал честь: фамильный герб его превосходительства господина Вольфганга фон Кемпелена был ему знаком.

«Где Кемпелен?» – вопрошала депеша из Вены. «Отбыл в Банат по распоряжению Ее Величества», – гласил ответ из Прессбурга.

Мария Терезия усмехается. Вот хитрец, сбежал все-таки… Перед ней лежит свежий номер «Меркур де Франс». Парижский литератор Луи Дютен в корреспонденции от 24 июля 1770 года сообщает о демонстрациях шахматного автомата – «величайшего изобретения, столь же ценного для науки, сколь и для вящей славы Прессбурга». Императрица довольна. Пусть прочтут в Версале, а то все Вокансон, Вокансон… Будто на свете других механиков нет!

Вена. Ратуша

Все реже выставлял Кемпелен свой знаменитый автомат. Иные дела, иные машины владели его воображением. Да и австрийской императрице было не до забав. Едва закончились хлопоты, связанные с разделом Польши, как начался спор за баварское наследство, переросший вскоре в военный конфликт.

В 1781 году в Вене побывал немецкий литератор Фридрих Николаи. В книге «Описание путешествия по Германии и Швейцарии» (Берлин и Штеттин, 1785) он сообщал: «Достопримечательное прессбургское изобретение господина Кемпелена – фигуру, играющую в шахматы, – мне увидеть не удалось, хотя я об этом так мечтал. К своему огорчению, я узнал, что она не демонстрируется уже в течение восьми лет под тем предлогом, что в ней что-то испортилось…»

Европа недоумевала. Куда исчез знаменитый автомат? Как мог изобретатель добровольно отказаться от славы? Или все это выдумки хвастливого венского двора?

Время снимает вопросы, и воспоминания о необыкновенной машине стали стираться в памяти людей. Будто никакого чуда и не было. Но чудо было. Оно затаилось в темной кладовой трехэтажного особняка на Дунайской улице в Прессбурге и терпеливо дожидалось своего часа.

Жизнь шахматного автомата была долгой, бурной, насыщенной драматическими событиями. На протяжении двух веков он сыграл тысячи партий, исколесил два континента, будоражил умы, рождал споры. Количество публикаций, посвященных подвигам турка, выражается трехзначным числом. И невольно возникает вопрос: как воспринимали современники столь необычное явление?

Книга французского журналиста Луи Дютена, изданная в Париже в 1772 году, открыла список литературы о шахматном автомате

В XVIII столетии главными источниками энергии оставались ветер, течение рек, мускульная сила животных и человека; век пара еще не наступил. Чтобы целенаправленно использовать естественные силы природы, люди изобретали и совершенствовали всевозможные механизмы. Там, где конструкция двигателя требовала сравнительно небольших габаритов, применялся пружинный привод. Сжатая пружина наиболее рационально отдавала аккумулированную энергию в часовых механизмах.

После того, как в 1674 году голландский ученый Христиан Гюйгенс предложил заменить маятник системой «баланс – спираль», часовое производство вступило в свой «золотой век». Часовщики уже не были скованны ни вертикальным положением механизма, ни его размерами. Теперь они могли изготовлять не только башенные монстры, но и миниатюрные спутники человека, легко умещающиеся в кармане, не боящиеся ни толчков, ни тряски. Это давало широкий простор для творчества, и отнюдь не случайно в середине XVIII века одной из наиболее развитых отраслей производства стало часовое дело. Именно в ту пору были созданы уникальные экземпляры, по сей день вызывающие удивление и восхищение.

Часы нередко украшались фигурками людей, птиц, животных. Связанные с движущимися частями механизма, они сами выполняли те или иные движения в зависимости от фантазии и искусства мастера. Постепенно движущиеся фигурки обрели самостоятельность. Они по-прежнему использовали энергию сжатой пружины, по теперь уже весь механизм работал только на них. Появился даже специальный термин – «автомат», под которым (вплоть до двадцатого века) подразумевались машины, подражавшие произвольным движениям одушевленных существ. Автомат, имевший внешнее сходство с человеком, производивший движения и действия, сходные с человеческими, называли «андроидом» (в переводе с греческого – человекоподобный). «Ожившие» фигуры как бы воплощали извечную мечту человека о сотворении себе подобного. Эта мечта сквозит и в древней легенде о Пигмалионе, и в фантастических образах биороботов будущего.

История знакомит нас с высокими образцами этого искусства.

В XVIII веке французский механик Ледрю (выступавший под псевдонимом Камю) создал для малолетнего Людовика XIV игрушечную карету. Стоило завести пружину, как кучер на козлах взмахивал кнутом, и лошади трогались с места. Карета останавливалась перед креслом дофина, с запяток соскакивал паж и открывал дверцу даме, которая выходила и подавала прошение своему государю.

В афише лондонского часовщика Кристофера Пинчбека-старшего, датированной 1727 годом, рекламируется «Храм искусств с двумя движущимися картинами. Первая: концерт с несколькими фигурами, играющими с величайшей гармонией и согласованностью. Другая: перспектива города и гавани Гибралтар с движущимися кораблями и испанскими войсками, марширующими через старый город. Также игра графа в реке и собака, ныряющая за ним, представлены как живые. В этой удивительной пьесе около ста фигур, представляющих движение как в жизни. Ничего подобного никогда не было видано в мире!»

По существу, это были самодвижущиеся игрушки – забава праздной публики, но наиболее талантливые механики нередко достигали такой степени совершенства, что их творения по праву должны быть занесены в антологию технических шедевров. Располагая весьма скудным набором материалов и подручных средств, тратя на создание каждой игрушки годы жизни, они с ювелирной точностью заключали свои механизмы в различные формы, заставляя их двигаться по сложнейшей программе.

Особенного мастерства достигли швейцарский часовщик Пьер Жаке Дро и его сын Анри. Их андроиды с изумительным изяществом и точностью копировали людей различных профессий. «Рисовальщик», сидевший на табуретке перед столиком, был ростом с пятилетнего ребенка. Он держал в руке грифель и рисовал на листе бумаги разные фигурки, например, профиль Людовика XV. Время от времени он сдувал с бумаги соринки, иногда откидывался назад, словно оценивал свою работу, а затем принимался «улучшать» ее. «Музыкантша» – симпатичная девочка лет 12 с пышной прической и в нарядном платьице – играла несколько пьес, ударяя пальцами по клавишам фисгармонии и поворачивая голову, как бы следя за руками.

«Писец», над которым Дро-отец трудился денно и нощно в течение двадцати месяцев, был во всех отношениях выдающейся «личностью». Он сидел за небольшим столиком, макал в настоящую чернильницу настоящее гусиное перо, стряхивал с него лишние чернила, чтобы не поставить кляксу, и с достойной похвалы аккуратностью писал различные слова и даже целые фразы объемом до шестидесяти знаков. Глаза его следили за пишущей рукой; закончив работу, он посыпал бумагу песком для высушивания чернил, отряхивал лист и протягивал его зрителям.

Пьер Жаке Дро. Писец, музыкантша и рисовальщик

В 1774 году андроиды отца и сына Дро демонстрировались на парижской выставке и вызвали всеобщий восторг. Однако дальнейшая судьба этих механических человечков оказалась далеко не безоблачной. Они тонули в море, попадали в цепкие лапы испанской инквизиции, более сорока лет томились в мрачных застенках, переходили из рук в руки, исколесили всю Европу, в 1848 году во время революционных событий в Праге едва не погибли на баррикаде, не раз портились и восстанавливались. Наконец пришли в полную негодность, и только в 1906 году берлинский механик Эмиль Фройлих (знаменитый часовой мастер) сумел их реставрировать и дать им новую жизнь. Все три андроида вернулись на свою родину в швейцарский музей изящных искусств города Невшателя, и ныне, как и двести лет назад, радуют многочисленных зрителей.

Мы не упомянули об удивительных автоматах французского механика Жака де Вокансона – с ними читатель встретится в главе «Ожившие фигуры», – но и сказанного достаточно, чтобы составить представление о благородном семействе андроидов. В XVIII столетии самодвижущиеся фигуры пользовались большим успехом и неизменно привлекали внимание широкой публики. Они уже не воспринимались как волшебный акт «оживления» куклы, а демонстрировали возможности механики. Ни одна ярмарка, ни одна выставка технических достижений не обходилась без их участия. Андроиды стали так же привычны, как в наши дни, скажем, игральные автоматы.

Вполне естественно, что все манипуляции шахматного автомата, передвигающего фигуры на точно обозначенные места, человечье обличье игрока, как и выражения его эмоций, зрителей особенно не удивляли. В этом отношении андроиды Дро, Вокансона, да и других механиков были куда совершеннее. Но кемпеленовский турок не просто повторял одни и те же движения, не просто передвигал фигуры на шахматной доске – он делал это разумно и тем самым ставил себя на несколько голов выше всех дотоле известных автоматов.

Мог ли так действовать автомат с точки зрения современников?

В конце XVIII века наиболее развитой наукой была механика. Под ее влиянием сформировалась так называемая механистическая картина мира. Все происходящее в любой области бытия рассматривалось как проявление абсолютных и неизменных законов механики. «Если бы для какого-либо момента, – говорил французский естествоиспытатель Пьер Симон Лаплас, – были известны все силы, действующие в природе, и взаимное расположение всех ее составных частей, то можно было бы с абсолютной точностью установить, что происходило и что произойдет во Вселенной в будущем».

Вера во всемогущество механики была так велика, что машина Кемпелена могла восприниматься как некий абсолют, способный совершать внешне осмысленные действия при помощи определенной комбинации механизмов. Заблуждению способствовало и недостаточное проникновение в сущность шахматной игры, а потому не исключалось, что имеется какой-то технический способ, позволяющий автомату избирать приемлемые для каждой конфигурации ходы. Такому выводу отнюдь не противоречила способность автомата демонстрировать эйлеровский «ход коня», то есть осуществлять движение шахматной фигуры на доске из 64 клеток по заранее подготовленному маршруту; то же можно сказать и относительно позиций Стаммы; их решение как за белых, так и за черных могло быть рассчитано с высокой точностью.

И все-таки первой мыслью наблюдателя было подозрение, что кемпеленовский турок – не больше, чем иллюзионный автомат, число которых в Европе постоянно множилось. Однако поведение Кемпелена разительно отличалось от манеры выступлений его коллег. Он не облекал свои демонстрации в мистическую оболочку, как Калиостро, не строил из себя властителя царства тьмы, подобно Филадельфии (Филадельфус Филадельфия (Якоб Майер, 1735-1795) – знаменитый иллюзионист, американец по происхождению), не плел псевдонаучной чепухи вроде «экспериментатора натуральной магии» Каттерфельто (по всей вероятности, немец; в 1780-1784 гг. с большим успехом выступал в
Лондоне). Он просто показывал шахматный автомат в действии и при этом не скрывал, что в его основе лежит иллюзия. Но такова уж природа человека: если хочешь, чтоб тебе не поверили, – скажи правду. И Кемпелену не верили.

Представим себе простую схему. Двое спорят, может ли машина играть в шахматы. Один говорит «да», другой – «нет». У каждого свои аргументы. Но вот они приходят на демонстрацию автомата и видят: машина играет в шахматы. Первый: «Я ж говорил!» Второй: «В ящике спрятан человек!» Хорошо. Им показывают внутреннее устройство, человека они не обнаруживают, хотя взгляд охватывает все пространство одновременно. Первый: «Я ж говорил!» Второй упорствует: «Значит, машиной управляет демонстратор!» А демонстратор этого не отрицает, но и не утверждает. Первый спорщик, естественно, остается при своем мнении. Второй ищет способ управления машиной на расстоянии, но не находит и начинает колебаться. Но если чистая машина все-таки может играть в шахматы, думает он, то какой резон изобретателю самому ставить этот факт под сомнение? Пытаясь преодолеть противоречия, наш дотошный спорщик начинает склоняться к мысли, что изобретатель использует какой-то новый вид движительной силы и управляет машиной на расстоянии при помощи пресловутого «главного секрета». Так к целому кладбищу одураченных прибавляется еще одна жертва технической мистификации.

Не будем вспоминать, как ловко надували даже самых видных ученых бесчисленные изобретатели вечного двигателя или открыватели философского камня, ограничимся лишь одним поразительным случаем, не слишком удаленным от нас по времени. В 1931 году в Берлине демонстрировалось «энергетическое электрополе», под действием которого автомобили двигались без топлива, а кролики росли в два раза быстрее, чем им полагалось. И хотя руководителей германских концернов никак не заподозрить в легковерии или технической неосведомленности, они клюнули на приманку и выплатили автору «изобретения» свыше миллиона марок. Нужно ли доказывать, что демонстрация нового вида «энергии» была не чем иным, как искусным фокусом!

Так что же мы хотим от людей XVIII века? Они вполне могли принимать (и нередко принимали) шахматный автомат за чистую машину. Но, разумеется, не все.

Дошедшие до нас публикации в большинстве своем содержат неверие в способность машины играть в шахматы и представляют собой попытки раскрыть секрет действия автомата, опираясь на факты и научные объяснения. Иоганн Якоб Эберт, профессор из Виттенберга, писал: «Ни один здравомыслящий человек, даже после самого непродолжительного раздумья, не сомневался, что человеческое существо составляет часть этой игры» («Журнал для просвещения», Кель, 1785). Он не ошибся. Но то, что было ясно профессору математики, было далеко не ясно простому бюргеру. Демонстрации шахматного автомата посещали люди разных интеллектов, мировоззрений, характеров, обладавшие разными уровнями общей и научно-технической подготовки. Среди них, безусловно, встречались и такие, кто видел в автомате не только чистую машину, но и проявление колдовства, демонических или иных потусторонних сил. Поэтому мнение отдельных ученых не может быть выдано за мнение широкого круга людей. Об отношении к шахматному автомату нельзя судить только лишь по сохранившимся публикациям (хотя и они достаточно противоречивы), потому что за перо брались люди образованные, возвышавшиеся над толпами современников.

Но независимо от того, верили или не верили люди в механическую чистоту автомата, никому не удалось раскрыть его секрет полностью. Уже лежали в земле изобретатель и все, кто был с ним когда-либо связан, а споры о его необыкновенном творении вновь и вновь разгорались с прежней силой. Многие подходили к тайне вплотную, некоторые приоткрывали над ней полог занавеса, но прошло почти семьдесят лет, прежде чем общими усилиями самых проницательных умов Европы и Америки загадка двух веков перестала быть тайной.

Для современного читателя, пусть даже не знакомого со всей этой историей, с первых же строк повествования было очевидно, что игрой автомата управлял спрятанный шахматист. Иных технических возможностей тогда просто не существовало. Но и сегодня не так легко разгадать, каким образом втиснутый в коробку оператор (Габариты автомата в метрической системе мер (приблизительно): ширина –
120 см, глубина – 60 см, высота – 90 см) узнавал о передвижении фигур на доске, приводил в действие механизм и вдобавок ко всему оставался невидимым. Об этом мы расскажем позднее. Пока же выразим восхищение фантазией и мастерством Кемпелена, шедшего по самому краешку пропасти. Он придумал изумительный по простоте и остроумию способ маскировки оператора, предусмотрел все технические и иллюзионные детали в конструкции автомата, учел психологию зрителей и эмоциональную окраску представления. Все это предопределило долгую жизнь его идеи и многочисленные подражания.

Тайна шахматного автомата волновала, разумеется, не только добросовестных наблюдателей. Безусловно, находились люди, пытавшиеся проникнуть в нее с черного хода. Мотивы могли быть самыми различными: и любопытство, и тщеславие, и зависть, и корысть, не исключено, что и месть или иные личные причины. Не следует также сбрасывать со счетов неодобрительное отношение церкви ко всякого рода фокусам, особенно, если они затрагивали постулаты веры. Намеки, а иногда и прямые указания на опасности, которым подвергался Кемпелен, его спутники и сам турок, рассыпаны по всей обширной литературе о шахматном автомате.

Продолжение следует.

Доброе утро – Автомобили – Коммерсантъ

Иван Картамцев, Валерий Чусов, фото Rolls-Royce

Наверное, нет ничего прекраснее и таинственнее рассвета. Мир оживает с первыми лучами солнца, согревающего остывшую за ночь землю. Природа постепенно проступает красками, неосторожно разлитыми в утренней борьбе света и тени. Некоторые безумцы даже готовы просыпаться в несусветную рань на потеху первым петухам, чтобы полюбоваться восходящим солнцем.

Рассвет украшает любое мгновение, делает его особенным. Поговаривают даже, будто бы не так уж и важно, где его встречать. Хотя, по достоверной информации, гораздо приятнее приветствовать рассвет рядом с красоткой, только что вынырнувшей из бассейна. А бассейн этот чтобы был на яхте. Которая, в свою очередь, покачивалась бы на волнах недалеко от Сен-Тропе.

В компании Rolls-Royce прекрасно знают цену особенным мгновениям. Именно поэтому любая новинка марки всегда встречается с огромным интересом. Rolls-Royce Dawn, чье название переводится как «рассвет», представляет собой четырехместный кабриолет, построенный на базе купе Wraith. Но, в отличие от купе, Dawn является воплощением совершенно иной идеи. Завидные ездовые характеристики здесь отходят на второй план, уступая место вызывающему комфорту и роскоши. Этот кабриолет не требует поблажек и допущений, а потому в автомобиле на любой скорости так же комфортно и тихо, как и в любом другом Rolls-Royce. Впрочем, даже если бы его мощный 6,6-литровый V12 не позволял разогнаться быстрее 50 км/ч, этого было бы вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы механизм на ходу сложил мягкую крышу и пассажиры смогли насладиться лучами восходящего солнца и палящим вниманием окружающих. Хотя кого тут и чем удивишь, на этом вашем Лазурном Берегу.

На любой скорости так же комфортно и тихо, как и в любом другом Rolls-Royce.

 

Rolls-Royce Dawn

Двигатель, тип бензиновый, V12 с двойным турбонаддувом

Объем двигателя, куб. см 6592

Мощность, л. с. при об/мин 563 при 5250

Максимальный крутящий момент, Нм при об/мин 780 при 1500

Трансмиссия 8AT

Привод задний

Разгон до 100 км/ч, с 4,9

Максимальная скорость, км/ч 250

Средний расход топлива, л на 100 км 14,2

Дополнительные опасности, осложняющие управление автомобилем в момент смены части суток

Чтобы встретить рассвет в дороге, водителю сначала придется оказаться в темноте. А это условия недостаточной видимости. В пункте 1.2 российских ПДД они определяются как «видимость дороги менее 300 м в условиях тумана, дождя, снегопада и тому подобного, а также в сумерки». Видимость оказывает самое серьезное влияние на безопасность движения. Ведь почти всю информацию о дорожной обстановке водитель получает с помощью зрения. Именно поэтому законодатели уделяют особое внимание обеспечению обзорности с рабочего места водителя, а также видимости самой машины. Регламентируется функционирование всех световых приборов: и фар, которые служат для освещения дороги, и сигнальных огней, которые информируют других водителей о положении и направлении движения машины.

В современных автомобилях водителю нет необходимости задумываться о фарах: датчики освещенности позволяют автомобилю самому понять, когда и какой свет надо включить. На Rolls-Royce Dawn в качестве опции можно заказать систему автоматического управления дальним светом: при обнаружении встречного или попутного транспортного средства дальний свет переключается на ближний и снова на дальний, когда нет опасности кого-то ослепить. Она входит во все три доступных пакета помощи водителю, за исключением предназначенного для японского рынка.

Еще одна опасность, которая подстерегает водителя на рассвете, — усталость. Естественные биоритмы привязаны к солнечному свету, и ночью человек не так внимателен, как днем.

На границе ночи и дня водитель подвергается еще одному риску: если вы движетесь прямо на рассвет, то можете быть ослеплены солнцем, внезапно возникшим из-за горизонта. Здесь могут помочь противосолнечные очки. А если вы все-таки ослеплены, то необходимо включить аварийную сигнализацию и плавно остановиться, не меняя полосы движения.

Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали? По крайней мере, я люблю сии времена; люблю на быстрых крыльях воображения летать в их отдаленную мрачность, под сению давно истлевших вязов искать брадатых моих предков, беседовать с ними о приключениях древности, о характере длавного народа русского и с нежностью целовать ручки у моих прабабушек, которые не могут насмотреться на своего почтительного правнука, не могут наговориться со мною, надивиться моему разуму, потому что я, рассуждая с ними о старых и новых модах, всегда отдаю преимущество их подкапкам и шубейкам перед нынешними bonnets a la… {Bonnets a la (фр.) — чепчиками в вида…} и всеми галло-албионскими нарядами, блистающими на московских красавицах в конце осьмогонадесять века. Таким образом (конечно, понятным для всех читателей), старая Русь известна мне более, нежели многим из моих сограждан, и если угрюмая Парка еще несколько лет не перережет жизненной моей нити, то наконец не найду я и места в голове своей для всех анекдотов и повестей, рассказываемых мне жителями прошедших столетий. Чтобы облегчить немного груз моей памяти, намерен я сообщить любезным читателям одну быль или историю, слышанную мною в области теней, в царстве воображения, от бабушки моего дедушки, которая в свое время почиталась весьма красноречивою и почти всякий вечер сказывала сказки царице NN. Только страшусь обезобразить повесть ее; боюсь, чтобы старушка не примчалась на облаке с того света и не наказала меня клюкою своею за худое риторство… Ах нет! Прости безрассудность мою, великодушная тень, — ты неудобна, к такому делу! В самой земной жизни своей была ты смирна и незлобна, как юная овечка; рука твоя не умертвила здесь ни комара, ни мушки, и бабочка всегда покойно отдыхала на носу твоем: итак, возможно ли, чтобы теперь, когда ты плаваешь в море неописанного блаженства и дышишь чистейшим эфиром неба, — возможно ли, чтобы рука твоя поднялась на твоего покорного праправнука? Нет! Ты дозволишь ему беспрепятственно упражняться в похвальном ремесле марать бумагу, взводить небылицы на живых и мертвых, испытывать терпение своих читателей и, наконец, подобно вечно зевающему богу Морфею, низвергать их на мягкие диваны и погружать в глубокий сон… Ах! В самую сию минуту вижу необыкновенный свет в темном моем коридоре, вижу огненные круги, которые вертятся с блеском и с треском и, наконец, — о чудо! — являют мне твой образ, образ неописанной красоты, неописанного величества! Очи твои сияют, как солнцы; уста твои алеют, как заря утренняя, как вершины снежных гор при восходе дневного светила, — ты улыбаешься, как юное творение в первый день бытия своего улыбалось, и в восторге слышу я сладко-гремящие слова твои: «Продолжай, любезный мой праправнук!» Так, я буду продолжать, буду; и, вооружась пером, мужественно начертаю историю Натальи, боярской дочери. Но прежде должно мне отдохнуть; восторг, в который привело меня явление прапрабабушки, утомил душевные мои силы. На несколько минут кладу перо — и сии написанные строки да будут вступлением, или предисловием.

В престольном граде славного Русского царства, в Москве белокаменной, жил боярин Матвей Андреев, человек богатый, умный, верный слуга царский и, по обычаю русских, великий хлебосол. Он владел многими поместьями и был не обидчиком, а покровителем и заступником своих бедных соседей, чему в наши просвещенные времена, может быть, не всякий поверит, но что в старину совсем не почиталось редкостию. Царь называл его правым глазом своим, и правый глаз никогда царя не обманывал. Когда ему надлежало разбирать важную тяжбу, он призывал к себе в помощь боярина Матвея, и боярин Матвей, кладя чистую руку на чистое сердце, говорил: «Сей прав (не по такому-то указу, состоявшемуся в таком-то году, но) по моей совести; сей виноват по моей совести» — и совесть его была всегда согласна с правдою и с совестью царскою. Дело решалось без замедления: правый подымал на небо слезящее око благодарности, указывая рукою на доброго государя и доброго боярина, а виноватый бежал в густые леса сокрыть стыд свой от человеков.

Еще не можем мы умолчать об одном похвальном обыкновении боярина Матвея, обыкновении, которое достойно подражания во всяком веке и во всяком царстве, а именно, в каждый дванадесятый праздник поставлялись длинные столы в его горницах, чистыми скатертьми накрытые, и боярин, сидя на лавке подле высоких ворот своих, звал к себе обедать всех мимоходящих бедных {В истине сего уверял меня не один старый человек. (Примеч. автора.)} людей, сколько их могло поместиться в жилище боярском; потом, собрав полное число, возвращался в дом и, указав место каждому гостю, садился сам между ними. Тут в одну минуту являлись на столах чаши и блюда, и ароматический пар горячего кушанья, как белое тонкое облако, вился над головами обедающих. Между тем хозяин ласково беседовал с гостями, узнавал их нужды, подавал им хорошие советы, предлагал свои услуги и наконец веселился с ними, как с друзьями. Так в древние патриархальные времена, когда век человеческий был не столь краток, почтенными сединами украшенный старец насыщался земными благами со многочисленным своим семейством — смотрел вокруг себя и, видя на всяком лице, во всяком взоре живое изображение любви и радости, восхищался в душе своей. После обеда все неимущие братья, наполнив вином свои чарки, восклицали в один голос: «Добрый, добрый боярин и отец наш! Мы пьем за твое здоровье! Сколько капель в наших чарках, столько лет живи благополучно!» Они пили, и благодарные слезы их капали на белую скатерть.

Таков был боярин Матвей, верный слуга царский, верный друг человечества. Уже минуло ему шестьдесят лет, уже кровь медленнее обращалась в жилах его, уже тихое трепетание сердца возвещало наступление жизненного вечера и приближение ночи — но доброму ли бояться сего густого непроницаемого мрака, в котором теряются дни человеческие? Ему ли страшиться его тенистого пути, когда с ним доброе сердце его, когда с ним добрые дела его? Он идет вперед бестрепетно, наслаждается последними лучами заходящего светила, обращает покойный взор на прошедшее и с радостным — хотя темным, но не менее того радостным предчувствием заносит ногу в оную неизвестность. Любовь народная, милость царская были наградою добродетелей старого боярина; но венцом его счастия и радостей была любезная Наталья, единственная дочь его. Уже давно оплакал он мать ее, которая заснула вечным сном в его объятиях, но кипарисы супружеской любви покрылись цветами любви родительской — в юной Наталье увидел он новый образ умершей, и вместо горьких слез печали воссияли в глазах его сладкие слезы нежности. Много цветов в поле, в рощах и на лугах зеленых, но нет подобного розе; роза всех прекраснее; много было красавиц в Москве белокаменной, ибо царство Русское искони почиталось жилищем красоты и приятностей, но никакая красавица не могла сравняться с Натальею — Наталья была всех прелестнее. Пусть читатель вообразит себе белизну итальянского мрамора и кавказского снега: он все еще не вообразит белизны лица ее — и, представя себе цвет зефировой любовницы, все еще не будет иметь совершенного понятия об алости щек Натальиных. Я боюсь продолжать сравнение, чтобы не наскучить читателю повторением известного, ибо в наше роскошное время весьма истощился магазин пиитических уподоблений красоты и не один писатель с досады кусает перо свое, ища и не находя новых. Довольно знать и того, что самые богомольные старики, видя боярскую дочь у обедни, забывали класть земные поклоны, и самые пристрастные матери отдавали ей преимущество перед своими дочерями. Сократ говорил, что красота телесная бывает всегда изображением душевной. Нам должно поверить Сократу, ибо он был, во-первых, искусным ваятелем (следственно, знал принадлежности красоты телесной), а во-вторых, мудрецом или любителем мудрости (следственно, знал хорошо красоту душевную). По крайней мере наша прелестная Наталья имела прелестную душу, была нежна, как горлица, невинна, как агнец, мила, как май месяц: одним словом, имела все свойства благовоспитанной девушки, хотя русские не читали тогда ни Локка «О воспитании», ни Руссова «Эмиля» — во-первых, для того, что сих авторов еще и на свете не было, а во-вторых, и потому, что худо знали грамоте, — не читали и воспитывали детей своих, как натура воспитывает травки и цветочки, то есть поили и кормили их, оставляя все прочее на произвол судьбы, но сия судьба была к ним милостива и за доверенность, которую имели они к ее всемогуществу, награждала их почти всегда добрыми детьми, утешением и подпорою их старых дней.

Один великий психолог, которого имени я, право, не упомню, сказал, что описание дневных упражнений человека есть вернейшее изображение его сердца. По крайней мере я так думаю и с дозволения моих любезных читателей опишу, как Наталья, боярская дочь, проводила время свое от восхода до заката красного солнца. Лишь только первые лучи сего великолепного светила показывались из-за утреннего облака, изливая на тихую землю жидкое, неосязаемое золото, красавица наша пробуждалась, открывала черные глаза свои’ и, перекрестившись белою атласною, до нежного локтя обнаженною рукою, вставала, надевала на себя тонкое шелковое платье, камчатную телогрею и с распущенными темно-русыми волосами подходила к круглому окну высокого своего терема, чтобы взглянуть на прекрасную картину оживляемой натуры, — взглянуть на златоглавую Москву, с которой лучезарный день снимал туманный покров ночи и которая, подобно какой-нибудь огромной птице, пробужденной гласом утра, в веянии ветерка стряхивала с себя блестящую росу, — взглянуть на московские окрестности, на мрачную, густую, необозримую Марьину рощу, которая, как сизый, кудрявый дым, терялась от глаз в неизмеримом отдалении и где жили тогда все дикие звери севера, где страшный рев их заглушал мелодии птиц поющих. С другой стороны являлись Натальину взору сверкающие изгибы Москвы-реки, цветущие поля и дымящиеся деревни, откуда с веселыми песнями выезжали трудолюбивые поселяне на работы свои, — поселяне, которые и по сие время ни в чем не переменились, так же одеваются, так живут и работают, как прежде жили и работали, и среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию. Наталья смотрела, опершись на окно, и чувствовала в сердце своем тихую радость; не умела красноречиво хвалить натуры, но умела ею наслаждаться; молчала и думала: «Как хороша Москва белокаменная! Как хороши ее окружности!» Но того не думала Наталья, что сама она в утреннем своем наряде была всего прекраснее. Юная кровь, разгоряченная ночными сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем, солнечные лучи играли на белом ее лице и, проницая сквозь черные, пушистые ресницы, сияли в глазах ее светлее, нежели на золоте. Волосы, как темно-кофейный бархат, лежали на плечах и на белой полуоткрытой груди, но скоро прелестная скромность, стыдясь самого солнца, самого ветерка, самых немых стен, закрывала ее полотном тонким. Потом будила она свою няню, верную служанку ее покойной матери. «Вставай, мама! — говорила Наталья. — Скоро заблаговестят к обедне». Мама вставала, одевалась, называла свою барышню раннею птичкою, умывала ее ключевою водой, чесала ее длинные волосы белым костяным гребнем, заплетала их в косу и украшала голову нашей прелестницы жемчужною повязкою. Таким образом снарядившись, дожидались они благовеста и, заперев замком светлицу (чтобы в отсутствие их не закрался в нее какой-нибудь недобрый человек), отправлялись к обедне. «Всякий день?» — спросит читатель. Конечно, — таков был в старину обычай — и разве зимою одна жестокая вьюга, а летом проливной дождь с грозою могли тогда удержать красную девицу от исполнения сей набожной должности. Становясь всегда в уголке трапезы, Наталья молилась богу с усердием и между тем исподлобья посматривала направо и налево. В старину не было ни клобов, ни маскарадов, куда ныне ездят себя казать и других смотреть; итак, где же, как не в церкви, могла тогда любопытная девушка поглядеть на людей?

После обедни Наталья раздавала всегда несколько копеек бедным людям и приходила к своему родителю, с нежною любовию поцеловать его руку. Старец плакал от радости, видя, что дочь его день ото дня становилась лучше и милее, и не знал, как благодарить бога за такой неоцененный дар, за такое сокровище. Наталья садилась подле него или шить в пяльцах, или плести кружево, или сучить шелк, или низать ожерелье. Нежный родитель хотел смотреть на работу ее, но вместо того смотрел на нее самое и наслаждался безмолвным умилением. Читатель! Знаешь ли ты по собственному опыту родительские чувства? Если нет, то вспомни по крайней мере, как любовались глаза твои пестрою гвоздичкою или беленьким ясмином, тобою посаженным, с каким удовольствием рассматривал ты их краски и тени и сколь радовался мыслию: «Это — мой цветок; я посадил его и вырастил!», вспомни и знай, что отцу еще веселее смотреть на милую дочь и веселее думать: «Она — моя!» После русского сытного обеда боярин Матвей ложился отдыхать, а дочь свою с ее мамою отпускал гулять или в сад, или на большой зеленый луг, где ныне возвышаются Красные ворота с трубящею Славою. Наталья рвала цветы, любовалась летающими бабочками, питалась благоуханием трав, возвращалась домой весела и покойна и принималась снова за рукоделье. Наступал вечер — новое гулянье, новое удовольствие; иногда же юные подруги приходили делить с нею часы прохлады и разговаривать о всякой всячине. Сам добрый боярин Матвей бывал их собеседником, если государственные или нужные домашние дела не занимали его времени. Седая борода его не пугала молодых красавиц; он умел забавлять их приятным образом и рассказывал им приключения благочестивого князя Владимира и могучих богатырей российских. Зимою, когда нельзя было гулять ни в саду, пи в поле, Наталья каталась в санях по городу и ездила по вечеринкам, на которые собирались одни девушки, тешиться и веселиться и невинным образом сокращать время. Там мамы и няни выдумывали для своих барышень разные табавы, играли в жмурки, прятались, хоронили золото, пели песни, резвились, не нарушая благопристойности, и смеялись без насмешек, так что скромная и целомудренная дриада могла бы всегда присутствовать на сих вечеринках. Глубокая полночь разлучала девушек, и прелестная Наталья в объятиях мрака наслаждалась покойным сном, которым всегда юная невинность наслаждается. Так жила боярская дочь, и семнадцатая весна жизни ее наступила; травка зазеленелась, цветы расцвели в поле, жаворонки запели — и Наталья, сидя поутру в светлице своей под окном, смотрела в сад, где с кусточка на кусточек порхали птички и, нежно лобызаясь своими маленькими носиками, прятались в густоту листьев. Красавица в первый раз заметила, что они летали парами — сидели парами и скрывались парами. Сердце ее как будто бы вздрогнуло — как будто бы какой-нибудь чародей дотронулся до него волшебным жезлом своим! Она вздохнула — вздохнула в другой и в третий раз — посмотрела вокруг себя — увидела, что с нею никого не было, никого, кроме старой няни (которая дремала в углу горницы на красном весеннем солнышке), — опять вздохнула, и вдруг бриллиантовая слеза сверкнула в правом глазе ее, — потом и в левом — и обе выкатились — одна капнула на грудь, а другая остановилась на румяной щеке, в маленькой нежной ямке, которая у милых девушек бывает знаком того, что Купидон целовал их при рождении. Наталья подгорюнилась — чувствовала некоторую грусть, некоторую томность в душе своей; все казалось ей не так, все неловко; она встала и опять села, наконец, разбудив свою маму, сказала ей, что сердце у нее тоскует. Старушка начала крестить милую свою барышню и с некоторыми набожными оговорками {Например, «Прости господи» и прочее тому подобное, что можно еще слышать и от нынешних нянюшек. (Примеч. автора.)} бранить того человека, который взглянул на прекрасную Наталью нечистым глазом или похвалил ее прелести нечистым языком, не от чистого сердца, не в добрый час, ибо старушка была уверена, что ее сглазили и что внутренняя тоска ее происходит ни от чего другого. Ах, добрая старушка! Хотя ты и долго жила на свете, однако ж многого не знала; не знала, что и как в некоторые лета начинается у нежных дочерей боярских; не знала… Но, может быть, и читатели (если до сей минуты они все еще держат в руках книгу и не засыпают), — может быть, и читатели не знают, что за беда случилась вдруг с нашею героинею, чего она искала глазами в горнице, отчего вздыхала, плакала, грустила. Известно, что до сего времени веселилась она, как вольная пташка, что жизнь ее текла, как прозрачный ручеек стремится по беленьким камешкам между злачных цветущих бережков; что ж сделалось с нею? Скромная Муза, поведай!.. — С небесного лазоревого свода, а может быть, откуда-нибудь и повыше, слетела, как маленькая птичка колибри, порхала, порхала по чистому весеннему воздуху и влетела в Натальино нежное сердце — потребность любить, любить, любить!!! Вот вся загадка; вот причина красавицыной грусти — и если она покажется кому-нибудь из читателей не совсем понятною, то пусть требует он подробнейшего изъяснения от любезнейшей ему осьминадцатилетней девушки.

С сего времени Наталья во многом переменилась — стала не так жива, не так резва — иногда задумывалась, — и хотя по-прежнему гуляла в саду и в поле, хотя по-прежнему проводила вечера с подругами, но не находила ни в чем прежнего удовольствия. Так человек, вышедший из лет детства, видит игрушки, которые составляли забаву его младенчества, — берется за них, хочет играть, но, чувствуя, что они уже не веселят его, оставляет их со вздохом. Красавица наша не умела самой себе дать отчета в своих новых, смешанных, темных чувствах. Воображение представляло ей чудеса. Например, часто казалось ей (не только во сне, но даже и наяву), что перед нею, в мерцании отдаленной зари, носится какой-то образ, прелестный, милый призрак, который манит ее к себе ангельскою улыбкою и потом исчезает в воздухе. «Ах!» — восклицала Наталья, и простертые руки ее медленно опускались к земле. Иногда же воспаленным мыслям ее представлялся огромный храм, в который тысячи людей, мужчин и женщин, спешили с радостными лицами, держа друг друга за руку. Наталья хотела также войти в него, но невидимая рука удерживала ее за одежду, и неизвестный голос говорил ей: «Стой в притворе храма; никто без милого друга не входит в его внутренность». Она не понимала сердечных своих движений, не знала, как толковать сны свои, не разумела, чего желала, но живо чувствовала какой-то недостаток в душе своей и томилась. Так, красавицы! ваша жизнь с некоторых лет не может быть счастлива, если течет она, как уединенная река в пустыне, а без милого пастушка целый свет для вас пустыня, и веселые голоса подруг, веселые голоса птичек кажутся вам печальными отзывами уединенной скуки. Напрасно, обманывая самих себя, хотите вы пустоту души своей наполнить чувствами девической дружбы, напрасно избираете лучшую из подруг своих в предмет нежных побуждений вашего сердца! Нет, красавицы, нет! Сердце ваше желает чего-то другого: оно хочет такого сердца, которое не приближалось бы к нему без сильного трепета, которое вместе с ним составляло бы одно чувство, нежное, страстное, пламенное, — а где найти его, где? Конечно, не в Дафне, конечно, не в Хлое, которые вместе с вами могут только горевать, тайно или явно, — горевать и крушиться, желая и не находя того, чего вы сами ищете и не находите в хладной дружбе, но что найдете — или в противном случае вся жизнь ваша будет беспокойным, тяжелым сном, — найдете в тени миртовой беседки, где сидит теперь в унынии, в тоске милый юноша с светло-голубыми или черными глазами и в печальных песнях жалуется на вашу наружную жестокость. Любезный читатель! Прости мне сие отступление! Не один Стерн был рабом пера своего. Обратимся снова к нашей повести.

Боярин Матвей скоро приметил, что Наталья стала пасмурнее: родительское сердце его потревожилось. Он расспрашивал ее с нежною заботливостью о причине такой перемены и, наконец, заключив, что дочь его неможет, отправил нарочного гонца к столетней тетке своей, которая жила в темноте Муромских лесов, собирала травы и коренья, обходилась более с волками и медведями, нежели с людьми русскими, и прослыла если не чародейкою, то по крайней мере велемудрою старушкою, искусною в лечении всех недугов человеческих. Боярин Матвей описал ей все признаки Натальиной болезни и просил, чтобы она посредством своего искусства возвратила внучке здравие, а ему, старику, радость и спокойствие. Успех сего посольства остается в неизвестности; впрочем, нет большой нужды и знать его. Теперь должны мы приступить к описанию важнейших приключений.

Время и в старину так же скоро летело, как ныне, и, между тем как наша красавица вздыхала и томилась, год перевернулся на оси своей: зеленые ковры весны и лета покрылись пушистым снегом, грозная царица хлада воссела на ледяной престол свой и дохнула вьюгами на русское царство, то есть зима наступила, и Наталья по своему обыкновению пошла однажды к обедне. Помолившись с усердием, она не нарочно обратила глаза свои к левому крылосу — и что же увидела? Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами, стоял там, как царь среди всех прочих людей, и блестящий проницательный взор его встретился с ее взором. Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: «Вот он!..» Она потупила глаза свои, но ненадолго; снова взглянула на красавца, снова запылала в лице своем и снова затрепетала в своем сердце. Ей казалось, что любезный призрак, который ночью и днем прельщал ее воображение, был не что иное, как образ сего молодого человека, — и потому она смотрела на него как на своего милого знакомца. Новый свет воссиял в душе ее, как будто бы пробужденной явлением солнца, но еще не пришедший в себя после многих несвязных и замешанных сновидений, волновавших ее в течение долгой ночи. «Итак, — думала Наталья, — итак, подлинно есть на свете такой милый красавец, такой человек — такой прелестный юноша?.. Какой рост! Какая осанка! Какое белое, румяное лицо! А глаза, глаза у него, как молния; я, робкая, боюсь глядеть на них. Он па меня смотрит, смотрит очень пристально — даже и тогда, когда молится. Конечно, и я знакома ему; может быть, и он, подобно мне, грустил», вздыхал, думал, думал и видел меня, — хоть темно, однако ж видел так, как я видела его в душе моей».

Читатель должен знать, что мысли красных девушек бывают очень быстры, когда в сердце у них начинает ворошиться то, чего они долго но называют именем и что Наталья в сии минуты чувствовала. Обедня показалась ей очень коротка. Няня десять раз дергала ее за камчатную телогрею и десять раз говорила ей: «Пойдем, барышня; все кончилось». Но барышня все еще не трогалась с места, для того что и прекрасный незнакомец стоял как вкопанный подле левого крылоса; они посматривали друг на друга и тихонько вздыхали. Старая мама, по слабости зрения своего, ничего не видала и думала, что Наталья читает про себя молитвы и для того нейдет из церкви. Наконец дьячок загремел ключами: тут красавица опомнилась и, видя, что церковь хотят запирать, пошла к дверям, а за нею молодой человек — она влево, он направо. Наталья раза два обступилась, раза два роняла платок и должна была ворочаться назад; незнакомец оправлял кушак свой, стоял на одном месте, смотрел на красавицу и все еще не надевал бобровой шапки своей, хотя на дворе было холодно.

Наталья пришла домой и ни о чем больше не думала, как о молодом человеке в голубом кафтане с золотыми пуговицами. Она была не печальна, однако ж и не очень весела, подобно такому человеку, который наконец узнал, в чем состоит его блаженство, но имеет еще слабую надежду им насладиться. За обедом она не ела, по обыкновению всех влюбленных, — ибо для чего не сказать нам прямо и просто, что Наталья влюбилась в незнакомца? «В одну минуту? — скажет читатель. — Увидев в первый раз и не слыхав от него ни слова?» Милостивые государи! Я рассказываю, как происходило самое дело, не сомневайтесь в истине; не сомневайтесь в силе того взаимного влечения, которое чувствуют два сердца, друг для друга сотворенные! А кто не верит симпатии, тот поди от нас прочь и не читай нашей истории, которая сообщается только для одних чувствительных душ, имеющих сию сладкую веру!

Когда боярин Матвей после обеда заснул (не на вольтеровских креслах, так, как ныне спят бояре, а на широкой дубовой лавке), — Наталья пошла с нянею в светлицу свою, села под любимым окном, вынула из кармана белый платок, хотела что-то сказать, но раздумала — взглянула на окончины, расписанные морозом, оправила жемчужную повязку на голове своей и потом, смотря себе на колени, тихим и немного дрожащим голосом спросила у няни, каков показался ей молодой человек, бывший у обедни? Старушка не понимала, о ком говорит она. Надлежало изъясниться, но легко ли это для стыдливой девушки? «Я говорю о том, — продолжала Наталья, — о том, который — который был всех лучше». Няня все еще не понимала, и красавица принуждена была сказать, что он стоял подле левого крылоса и вышел из церкви за ними. «Я не приметила его», — холодно отвечала старушка, и Наталья тихонько пожала прекрасными своими плечиками, удивляясь, как можно было его не приметить.

На другой день Наталья пришла всех ранее к обедне и вышла всех позже из церкви, но красавца в голубом кафтане там не было — на третий день также не было, и чувствительная боярская дочь не хотела ни пить, ни есть, перестала спать и насилу ходить могла, однако ж старалась таить внутреннее свое мучение как от родителя, так и от няни. Только по ночам лились слезы ее на мягкое изголовье. «Жестокий, — думала она, — жестокий! Зачем скрываешься от глаз моих, которые тебя всеминутно ищут? Разве ты хочешь безвременной смерти моей? Я умру, умру — и ты не выронишь ни слезки на гробе злосчастной!» Ах! Для чего самая нежнейшая, самая пламеннейшая из страстей родится всегда с горестию, ибо какой влюбленный не вздыхает, какой влюбленный не тоскует в первые дни страсти своей, думая, что его не любят взаимно?

На четвертый день Наталья опять пошла к обедне, несмотря ни на слабость свою, ни на жестокий мороз, ни на то, что боярин Матвей, приметив накануне необыкновенную бледность ее лица, просил ее беречь себя и не выходить со двора в холодное время. Еще никого не было в церкви. Красавица, стоя на своем месте, смотрела на двери. Вошел первый человек — не он! Вошел другой — не он! Третий, четвертый — все не он! Вошел пятый, и все жилки затрепетали в Наталье — это он, тот красавец, которого образ навсегда в душе ее впечатлелся! От сильного внутреннего волнения она едва не упала и должна была опереться на плечо няни своей. Незнакомец поклонился на все четыре стороны, а ей особливо, и притом гораздо ниже и почтительнее, нежели прочим. Томная бледность изображалась на его лице, но глаза его сияли еще светлее прежнего; он смотрел почти беспрестанно на прелестную Наталью (которая от нежных чувств стала еще прелестнее) и вздыхал так неосторожно, что она приметила движение груди его и, невзирая на свою скромность, угадывала причину. Любовь, надеждою оживляемая, алела в сию минуту на щеках милой нашей красавицы, любовь сияла в ее взорах, любовь билась в ее сердце, любовь подымала руку ее, когда она крестилась. Час обедни был для нее одною блаженною секундою. Все стали выходить из церкви; она вышла после всех, а с нею и молодой человек. Вместо того чтобы идти опять в другую сторону, он пошел уже следом за Натальею, которая поглядывала на него и через правое и через левое плечо свое. Чудное дело! Любовники никогда не могут насмотреться друг на друга, подобно как алчный корыстолюбец не может никогда насытиться золотом. У ворот боярского дому Наталья в последний раз взглянула на красавца и нежным взором сказала ему: «Прости, милый незнакомец!» Калитка хлопнула, и Наталье послышалось, что молодой человек вздохнул; по крайней мере она сама вздохнула. Старушка няня была на сей раз приметливее и, не дождавшись еще ни слова Натальи, начала говорить о незнакомом красавце, который провожал их от церкви. Она хвалила его с великим жаром, доказывала, что он похож на ее покойного сына, не сомневалась в знатном роде его и желала барышне своей такого супруга. Наталья радовалась, краснелась, задумывалась, отвечала: «Да!», «Нет!» — и сама не знала, что отвечала.

На другой, на третий день опять ходили к обедне, видели, кого видеть желали, — возвращались домой и у ворот говорили нежным взором: «Прости!» Но сердце красной девушки есть удивительная вещь: чем оно довольно ныне, тем недовольно завтра — все более и более, и желаниям конца нет. Таким образом, и Наталье показалось уже мало того, чтобы смотреть на прекрасного незнакомца и видеть нежность в глазах его; ей захотелось слышать его голос, взять его за руку, быть поближе к его сердцу и проч. Что делать? Как быть? Такие желания искоренять трудно, а когда они не исполняются, красавице бывает грустно. Наталья опять принялась за слезы. Судьба, судьба! Ужели ты не сжалишься над нею? Ужели захочешь, чтобы светлые глаза ее от слез померкли? Посмотрим, что будет.

Однажды перед вечером, когда боярина Матвея не было дома, Наталья увидела в окно, что калитка их растворилась — вошел человек в голубом кафтане, и работа выпала из рук Натальиных, ибо сей человек был прекрасный незнакомец. «Няня! — сказала она слабым голосом. — Кто это?» Няня посмотрела, улыбнулась и вышла вон.

«Он здесь! Няня усмехнулась, пошла к нему, верно, к нему — ах, боже мой! Что будет?» — думала Наталья, смотрела в окно и видела, что молодой человек вошел уже в сени. Сердце ее летело к нему навстречу, но робость говорила ей: «Останься!» Красавица повиновалась сему последнему голосу, только с мучительным принуждением, с великою тоскою, ибо всего несноснее противиться влечению сердца. Она вставала, ходила, бралась за то и за другое, и четверть часа показалась ей годом. Наконец дверь растворилась, и скрып ее потряс Натальину душу. Вошла няня — взглянула на барышню, улыбнулась и — не сказала ни слова. Красавица также не начинала говорить и только одним робким взором спрашивала: «Что, няня? Что?» Старушка как будто бы веселилась ее смущением, ее нетерпением — долго молчала и спустя уже несколько минут сказала ей: «Знаешь ли, барышня, что этот молодой человек болен?» — «Болен? Чем?» — спросила Наталья, и цвет в лице ее переменился. «Очень болен, — продолжала няня, — у него так болит сердце, что бедный не может ни пить, ни есть, бледен как полотно и насилу ходит. Ему сказали, что у меня есть лекарство на эту болезнь, и для того ‘он прибрел ко мне, плачет горькими слезами и просит, чтоб я помогла ему. Поверишь ли, барышня, что у меня слезы на глазах навернулись? Такая жалость!» — «Что же, няня? Дала ли ты ему лекарство?» — «Нет, я велела подождать». — «Подождать? Где?» — «В наших сенях». — «Можно ли? Там превеликий холод; со всех сторон несет, а он болен!» — «Что ж мне делать? Внизу у нас такой чад, что он может угореть до смерти; куда ж его вести, пока изготовлю лекарство? Разве сюда? Разве прикажешь ему войти в терем? Это будет доброе дело, барышня; он человек честный — станет за тебя богу молиться и никогда не забудет твоей милости. Теперь же батюшки нет дома — сумерки, темно — никто не увидит, и беды никакой нет: ведь только в сказках мужчины бывают страшны для красных девушек! Как думаешь, сударыня?» Наталья (не знаю отчего) дрожала и прерывающимся голосом отвечала ей: «Я думаю… как хочешь… ты лучше моего знаешь». Тут няня отворила дверь — и молодой человек бросился к ногам Натальиным. Красавица ахнула, и глаза ее на минуту закрылись; белые руки повисли, и голова приклонилась к высокой груди. Незнакомец осмелился поцеловать ее руку, в другой, в третий раз — осмелился поцеловать красавицу в розовые губы, в другой, в третий раз, и с таким жаром, что мама испугалась и закричала: «Барин! Барин! Помни уговор!» Наталья открыла черные глаза свои, которые прежде всего встретились с черными глазами незнакомца, ибо они в сию минуту были к ним всего ближе; и в тех и в других изображались пламенные чувства, любовию кипящее сердце. Наталья с трудом могла приподнять голову, чтобы вздохом облегчить грудь свою. Тогда молодой человек начал говорить — не языком романов, но языком истинной чувствительности; сказал простыми, нежными, страстными словами, что он увидел и полюбил ее, полюбил так, что не может быть счастлив и не хочет жить без взаимной ее любви. Красавица молчала; только сердце и взоры говорили — но недоверчивый незнакомец желал еще словесного подтверждения и, стоя на коленях, спросил у нее: «Наталья, прекрасная Наталья! Любишь ли меня? Твой ответ решит судьбу мою: я могу быть счастливейшим человеком на свете, или шумящая Москва-река будет гробом моим». — «Ах, барышня! — сказала жалостливая няня. — Отвечай скорее, что он тебе нравен! Ужели захочешь погубить его душу?» — «Ты мил сердцу моему, — произнесла Наталья нежным голосом, положив руку на плечо его. — Дай бог, — примолвила она, подняв глаза на небо и обратив их снова на восхищенного незнакомца, — дай бог, чтоб я была столько же мила тебе!» Они обняли друг друга; казалось, что дыхание их остановилось. Кто видал, как в первый раз целомудренные любовники обнимаются, как в первый раз добродетельная девушка целует милого друга, забывая в первый раз девическую стыдливость, пусть тот и вообразит себе сию картину; я не смею описывать ее, но она была трогательна — сама старая няня, свидетельница такого явления, выронила капли две слез и забыла напомнить любовнику об уговоре, но богиня непорочности присутствовала невидимо в Натальином тереме.

После первых минут немого восторга молодой человек, смотря на красавицу, залился слезами. «Ты плачешь?» — сказала Наталья нежным голосом, приклонив голову свою к его плечу. «Ах! Я должен открыть тебе мое сердце, прелестная Наталья! {Читатель догадается, что старинные любовники говорили не совсем так, как здесь говорят они; но тогдашнего языка мы не могли бы теперь и понимать. Надлежало только некоторым образом подделаться под древним колорит. (Примеч. автора.)} — отвечал он. — Оно еще не совершенно уверено в своем счастии». — «Что же ему надобно?» — спросила Наталья и с нетерпением ожидала ответа. «Обещай, что ты исполнишь мое требование». — «Скажи, скажи, что такое? Исполню, все сделаю, что велишь мне». — «В нынешнюю ночь, когда зайдет месяц, — в то время, как поют первые петухи, — я приеду в санях к вашим воротам, ты должна ко мне выйти и ехать со мною; вот чего от тебя требую!» — «Ехать? В нынешнюю ночь? Куда?» — «Сперва в церковь, где мы обвенчаемся, а потом туда, где я живу», — «Как? Без ведома отца моего? Без его благословения?» — «Без его ведома, без его благословения, или я погиб!» — «Боже мой!.. Сердце у меня замерло. Уехать тихонько из дому родительского? Что же будет с батюшкою? Он умрет с горя, и на душе моей останется страшный грех. Милый друг! Для чего нам не броситься к ногам его? Он полюбит тебя, благословит и сам отпустит нас в церковь». — «Мы бросимся к ногам его, но через некоторое время. Теперь он не может согласиться на брак наш. Самая жизнь моя будет в опасности, когда меня узнают». — «Когда тебя узнают? Тебя, милого душе моей?.. Боже мой! Как люди злы, если ты говоришь правду! Только я не могу поверить. Скажи мне, как тебя зовут?» — «Алексеем». — «Алексеем? Я всегда любила это имя. Что ж беды, если тебя узнают?» — «Все будет тебе известно, когда ты согласишься сделать меня счастливым. Прелестная, милая Наталья! Время проходит, мне нельзя быть долее с тобою. Чтобы родитель твой, которого я сам люблю и почитаю за добрые дела его, — чтобы родитель твой не сокрушался и не почитал дочери своей погибшею, я напишу к нему письмо и уведомлю, что ты жива и что он может скоро увидеть тебя. Скажи, скажи, чего ты хочешь: жизни моей или смерти?» При сих словах, произнесенных твердым голосом, он встал и смотрел огненными, пламенными глазами на красавицу. «Ты меня спрашиваешь? — сказала она с чувствительностью. — Разве я не обещала тебе повиноваться? С самого младенчества привыкла я любить моего родителя, потому что и он любит меня, очень, очень любит (тут Наталья обтерла платком слезы свои, которые одна за другою капали из глаз ее), — тебя знаю недавно, а люблю еще больше: как это случилось, не знаю». Алексей обнял ее с новым восхищением, снял золотой перстень с руки своей, надел его на руку Наталье, сказал: «Ты моя!» — и скрылся, как молния. Старушка няня проводила его со двора.

Вместе с читателем мы искренне виним Наталью, искренне порицаем ее за то, что она, видев только раза три молодого человека и услышав от него несколько приятных слов, вдруг решилась бежать с ним из родительского дому, не зная куда, — поручить судьбу свою незнакомому человеку, которого, по собственным речам его, можно было счесть подозрительным, — а что всего более — оставить доброго, чувствительного, нежного отца… Но такова ужасная любовь! Она может сделать преступником самого добродетельнейшего человека! И кто, любив пламенно в жизни своей, не поступил ни в чем против строгой нравственности, тот — счастлив! Счастлив тем, что страсть его не была в противоположности с добродетелью, — иначе последняя признала бы слабость свою и слезы тщетного раскаяния полились бы рекою. Летописи человеческого сердца уверяют нас в сей печальной истине.

Что принадлежит до няни, то молодой человек (после того как он увидел Наталью в церкви) нашел способ переговорить с нею и склонил ее на свою сторону разными пышными обещаниями и подарками. Увы! Люди, а особливо под старость, бывают падки на серебро и золото. Старушка забыла то, что она более сорока лет служила беспорочно и верно в доме боярина Матвея, — забыла и продала себя незнакомцу. Однако ж, по остатку честности, взяла с него слово жениться на прекрасной Наталье и до того времени не употреблять во зло ее любви и невинности.

Наталья, по уходе своего любовника, стояла несколько минут неподвижно; на лице ее видны были знаки сильных душевных движений, но не сомнения, не колеблемости, — ибо она уже решилась! И хотя тихий голос из глубины сердца, как будто бы из отдаленной пещеры, спрашивал ее: «Что ты делаешь, безрассудная?», но другой голос, гораздо сильнейший, в том же самом сердце отвечал за нее: «Люблю!»

Няня возвратилась и старалась успокоить Наталью, говоря ей, что она будет супругою молодого красавца и что жена, по самому закону, должна все оставить и все забыть для мужа своего. «Забыть? — прервала Наталья, вслушавшись в последние слова. — Нет! Я буду помнить моего родителя, буду всякий день об нем молиться. К тому же он сказал, что мы скоро бросимся к ногам батюшкиным, — не так ли, няня?» — «Конечно, барышня! — отвечала старушка. — А что он сказал, то будет». — «Верно, будет!» — сказала Наталья, и лицо ее стало веселее.

Боярин Матвей возвратился домой поздно и, думая, что дочь его уже спит, не зашел к ней в терем. Полночь приближалась — Наталья думала не обо сне,, а об милом друге, которому навеки отдала она сердце свое и которого с нетерпением ожидала к себе. Еще месяц сиял на небе — месяц, которым прежде глаза ее всегда веселились, теперь он стал ей неприятен; теперь думала красавица: «Как медленно катишься ты по круглому небу? Зайди скорее, месяц светлый! Он, он приедет за мною, когда ты сокроешься!» Луна опустилась — уже часть ее зашла за круг земной — мрак в воздухе сгустился — петухи запели — месяц исчез, и серебряным кольцом брякнули в боярские ворота. Наталья вздрогнула. «Ах, няня! Беги, беги скорее; он приехал!» Через минуту явился молодой человек, и Наталья бросилась в его объятия. «Вот письмо к твоему родителю», — сказал он, показав бумагу. «Письмо к моему родителю? Ах! Прочти его! Я хочу слышать, что ты написал». Молодой человек развернул бумагу и прочитал следующие строки: «Я люблю милую дочь твою боле всего на свете — ты не согласился бы отдать ее за меня — она едет со мною — прости нас! — Любовь всего сильнее — может быть, со временем я буду достоин называться зятем твоим». Наталья взяла письмо и, хотя не умела читать, однако же смотрела на него, и слезы лились из глаз ее. «Напиши, — сказала она, — напиши еще, что я прошу его не плакать, не крушиться, и что эта бумага мокра от слез моих; напиши, что я не вольна сама в себе и чтобы он или забыл, или простил меня».

Молодой человек вынул из кармана перо и чернильницу — написал, что говорила Наталья, и оставил письмо на столе. Потом красавица, надев лисью шубу свою, помолившись богу, взяв с собою тот образ, которым благословила ее покойная мать, и подав руку счастливому любовнику, вышла из терема, сошла с высокого крыльца, со двора, — взглянула на родительский дом, обтерла последние слезы, села в сани, прижалась к милому и сказала: «Вези меня куда хочешь!» Кучер ударил по лошадям, и лошади помчались, но вдруг раздался жалобный голос: «Меня покинули, меня, бедную, несчастную!» Молодой человек оглянулся и увидел бегущую няню, которая оставалась на минуту в светлице, чтобы прибрать некоторые из драгоценных Натальиных вещей и которую наши любовники совсем было забыли. Лошадей удержали, посадили старушку, снова поскакали м через четверть часа выехали из Москвы. На правой стороне дороги, вдали, светился огонек; туда поворотили, и Наталья увидела деревянную, низенькую церковь, занесенную снегом. Алексей (читатель не забыл имени молодого человека) — Алексей ввел любовницу свою во внутренность сего ветхого храма, освещенного одною маленькою, слабо горящею лампадою. Там встретил их старый священник, согбенный бременем лет, и дрожащим голосом сказал им: «Я долго ждал вас, любезные дети! внук мой уже заснул». Он разбудил мальчика, в углу церкви спавшего, поставил любовников перед налой и начал их венчать. Мальчик читал, пел, что надобно, с удивлением глядел на жениха и невесту и дрожал при всяком порыве ветра, который шумел в худое окно церкви. Алексей и Наталья молились усердно и, произнося обет свой, смотрели друг на друга с умилением и сладкими слезами. По совершении обряда престарелый священник сказал новобрачным: «Я не знаю и не спрашиваю, кто вы, но именем великого бога, которого нам и мрак ночи и шум бури проповедует (в сие мгновение страшно зашумел ветер), — именем непостижимого, ужасного для злых, для добрых милосердного, обещаю вам благоденствие в жизни, если вы будете всегда любить друг друга, ибо любовь супружеская есть любовь святая, божеству приятная, и кто соблюдает ее в чистом сердце — в нечистом же она жить не может, — тот приятен всевышнему. Грядите с миром и помните слова мои!» Новобрачные приняли благословение от старца, поцеловали руку его, поцеловали друг друга, вышли из церкви и поехали.

Ветер заносил дорогу, но резвые кони летели как молния — ноздри их дымились, пар вился столбом, и пушистый снег от копыт их подымался вверх облаками. Скоро путешественники наши въехали в темноту леса, где совсем не было дороги. Старушка няня дрожала от страха, но прекрасная Наталья, чувствуя подле себя милого друга, ничего не боялась. Молодой супруг отводил рукою все ветви и сучья, которые грозили уколоть белое лицо супруги его. Он держал ее в своих объятиях, когда сани опускались в глубину сугробов, и жаркими поцелуями удалял холод от нежных роз, которые цвели на устах ее. Около четырех часов ездили они по лесу, пробираясь сквозь ряды высоких дерев. Уже лошади начинали утомляться и с трудом вытаскивали ноги свои из глубин снежных; сани двигались медленно, и наконец Наталья, пожав руку своего любезного, тихим голосом спросила у него: «Скоро ли мы приедем?» Алексей посмотрел вокруг себя, на вершины дерев, и сказал, что жилище его недалеко. В самом деле, через несколько минут выехали они на узкую равнину, где стоял маленький домик, обнесенный высоким забором. Навстречу к ним вышли пять или шесть человек с пуками зажженной лучины и вооруженные длинными ножами, которые висели у них на кушаках.

Старушка няня, видя сие дикое, уединенное жилище посреди непроходимого леса, видя сих вооруженных людей и приметив на лицах их нечто суровое и свирепое, пришла в ужас, сплеснула руками и закричала: «Ахти! Мы погибли! Мы в руках — у разбойников!»

Теперь мог бы я представить страшную картину глазам читателей — прельщенную невинность, обманутую любовь, несчастную красавицу во власти варваров, убийц, женою атамана разбойников, свидетельницею ужасных злодейств и, наконец, после мучительной жизни, издыхающую на эшафоте под секирою правосудия, в глазах несчастного родителя; мог бы представить все сие вероятным, естественным, и чувствительный человек пролил бы слезы горести и скорби — но в таком случае я удалился бы от исторической истины, на которой основано мое повествование. Нет, любезный читатель, нет! На сей раз побереги слезы свои — успокойся — старушка няня ошиблась — Наталья не у разбойников!

Наталья не у разбойников!.. Но кто же сей таинственный молодой человек, или, говоря языком оссианским, сын опасности и мрака, живущий во глубине лесов? Прошу читать далее.

Наталья потревожилась восклицанием няни, схватила Алексея за руку и, смотря ему в глаза с некоторым беспокойством, но с полною доверенностью к любимцу души своей, спросила: «Где мы?» Молодой человек взглянул со гневом на старушку, потом, устремив нежный взор на милую Наталью, отвечал ей с улыбкою: «Ты у добрых людей — не бойся». Наталья успокоилась, ибо тот, кого она любила, велел ей успокоиться!

Вошли в домик, разделенный на две половины. «Здесь живут люди мои, — сказал Алексей, указывая направо, — а здесь — я». В первой горнице висели мечи и бердыши, шишаки и панцири, а в другой стояла высокая кровать, и перед иконою богоматери горела лампада. Наталья тут же поставила и свой образ, помолилась и, взглянув умильно на Алексея, низехонько поклонилась ему, как хозяину в доме. Молодой супруг снял с красавицы лисью шубу, дыханием своим отогрел ее руки, посадил ее на дубовую лавку, смотрел на прелестную и плакал от радости. Милая Наталья вместе с ним плакала, ибо нежность и счастие имеют также слезы свои…

Красавица забыла любопытство, или, лучше сказать, она совсем не имела его, зная то, что милый душе ее не может быть злым человеком. Ах! Если бы все люди, сколько их было тогда в Русском царстве, в один голос сказали Наталье: «Алексей — злодей!», она бы с тихою улыбкою отвечала им: «Нет!.. Сердце мое знает его лучше, нежели вы; сердце мое говорит, что он всех любезнее, всех добрее. Я вас не слушаю».

Но Алексей сам говорить начал. «Любезная Наталья! — сказал он. — Тайна жизни моей должна тебе открыться. Воля всевышнего соединила нас навеки; ничто уже не может разорвать союза нашего. Супруг не должен ничего скрывать от супруги своей. Итак, знай, что я сын несчастного боярина Любославского». — «Любославского? Возможно ли? Батюшка сказывал мне, что он пропал без вести». — «Его уже нет на свете! Выслушай. Ты не помнишь, но, конечно, слыхала о тех волнениях и бунтах, которые лет за тридцать перед сим возмущали спокойствие нашего царства. Некоторые из знатнейших честолюбивых бояр восстали против законной власти юного государя, но скоро гнев божеский наказал мятежников — рассеялись, как прах, многочисленные их сообщники, и кровь главных бунтовщиков пролилась на лобном месте. Родитель мой по некоторому подозрению, но совершенно ложному, взят был под стражу. Он имел неприятелей, злых и коварных; представили доказательства мнимой его измены и согласия с мятежниками; отец мой клялся в своей невинности, но обстоятельства осуждали его, и рука вышнего судии готова была подписать ему смерть… надежда исчезала в душе невинного — один всевышний мог спасти его — и спас. Верный друг отворил ему дверь темницы — и родитель мой скрылся, взяв с собою самых усерднейших слуг и меня, двенадцатилетнего сына своего. В пределах России не было для нас безопасности, мы удалились в ту страну, где река Свияга вливается в величественную Волгу и где многочисленные народы поклоняются лжепророку Магомету — народы суеверные, но страннолюбивые. Они приняли нас дружески, и мы около десяти лет жили с ними, не имели ни в чем недостатка, но беспрестанно горевали о своем отечестве; сидели на высоком берегу Волги и, смотря на ее волны, несущиеся от стран Российских, проливали жаркие слезы; всякая птица, летевшая с запада {То есть от России. (Примеч. автора.)}, казалась нам милее; всякую птицу, на запад летевшую, провожали мы глазами и — вздохами. Между тем отец мой ежегодно посылал в Москву тайного гонца и получал письма от своего друга, которые всегда подавали ему надежду, что невинность наша рано или поздно откроется и что мы с честию можем возвратиться в отечество. Но скорбь иссушила сердце моего родителя, силы его исчезали, и глаза покрывались густым мраком. Без ужаса чувствовал он приближение конца своего — благословил меня — и, сказав: «Бог и друг наш не оставят тебя», умер в моих объятиях. Не буду говорить тебе о горести бедного сироты; несколько -месяцев глаза мои не просыхали. Я уведомил друга нашего о моем несчастии; в ответе своем, изъявляя душевную скорбь о кончине невинного страдальца, умершего в стране иноплеменных и погребенного в земле нехристианской, сей благодетельный друг звал меня в Россию. «Верстах в сорока от Москвы, — писал он, — в дремучем, непроходимом лесу, построил я уединенный домик, не известный никому, кроме меня и надежных людей моих. Там будешь ты жить до времени в совершенной безопасности. Посланный знает сие место». Я изъявил благодарность мою гостеприимным жителям волжских берегов, простился с зеленою могилою родителя моего, поцеловал и оросил слезою каждый цветочек, каждую травку, на ней растущую, возвратился с верными слугами в пределы России, облобызал отечественную землю — ив густоте темного леса, на узкой равнине, нашел сей пустынный домик, где ты теперь со мною, любезная Наталья. Здесь встретил меня седой старец и сказал дрожащим голосом: «Ты сын боярина Любославского! Господин мой, верный друг его — тот, кто хотел быть вторым отцом твоим и строил для тебя сие жилище, — скончался! Но он помнил о сироте при кончине своей. Здесь найдешь все нужное для жизни; найдешь сокровища: они твои». Я поднял глаза на небо; молчал — и слезы мои катились градом. «Кто будет моим помощником? — думал я. — Моим наставником? Я один в свете!.. Всевышний! Ты, кому поручил меня родитель мой! Не оставь бедного!»

Я поселился в пустыне; видел у себя множество серебра и золота, но нимало им не утешался. Через несколько дней захотелось мне побывать в царственном граде, где никто не мог узнать меня. Старый служитель моего благодетеля указал мне на деревах разные меты, которые вели к большой Московской дороге и которые никому, кроме нас, не могли быть понятны. Я увидел блестящие главы церквей, народное множество, огромные домы, все чудеса великого града, и радостные слезы сверкнули в глазах моих. Златые дни младенчества, дни невинности и забавы, проведенные мною в русской столице, представились моим мыслям как веселое сновидение. Я искал нашего бывшего дому и нашел одни пустые стены, в которых порхали летучие мыши… Хладный ужас разлился по моей внутренности.

Потом я часто бывал в Москве, останавливаясь в одной тихой гостинице и называя себя иногородним купцом, часто видал государя, отца народного, часто слыхал о благодеяниях родителя твоего, когда бояре, собираясь на площади против соборной церкви, рассказывали друг другу все добрые и похвальные дела, украшавшие столицу. Возвращаясь в пустыню, я сражался с дикими зверями, которых мы должны были истреблять для собственной нашей безопасности, но часто, выпуская из рук добычу, упадал на землю и проливал слезы. Везде было мне грустно — в пустом лесу и среди народа. С горестию ходил я по улицам царственного града и смотря на людей, которые встречались со мною, думал: «Они идут к родным и ближним, их дожидаются, им будут рады — мне идти не к кому, меня никто не дожидается, никто о сироте не думает!» Иногда хотелось мне броситься к ногам государя, уверить его в невинности отца моего, в моей верности к царю благочестивому и поручить его милосердию судьбу мою; но какая-то могущественная невидимая рука не допускала меня исполнить сего намерения.

Пришла мрачная осень, пришла скучная зима: лесное уединение сделалось для меня еще несноснее. Я чаще прежнего стал ездить в город и — увидел тебя, прекрасная Наталья. Ты показалась мне ангелом божиим… Нет! Говорят, что сияние ангелов ослепляет глаза человеческие и что на них нельзя смотреть долго, а мне хотелось беспрестанно глядеть на тебя. Я видал прежде многих красавиц, дивился их прелестям и часто думал: «Господь бог не сотворил ничего лучше красных московских девушек», но глаза мои на них смотрели, а сердце молчало и не трогалось — они казались мне чужими. Ты же первым взглядом влила какой-то огонь в мое сердце, первым взглядом привлекла к себе душу мою, которая тотчас полюбила тебя, как роднуюсвою. Мне хотелось броситься и прижать тебя к моей груди так крепко, чтобы ничто уже не могло разлучить нас. Ты ушла, и мне показалось, что красное солнце закатилось и ночь наступила. Я стоял на улице и не чувствовал снега, который на меня сыпался; наконец я пришел в себя — стал расспрашивать и, узнав, кто ты, возвратился в свою гостиницу и размышлял о милой дочери боярина Матвея. Батюшка часто говаривал мне о любви, которую почувствовал он к матери моей, увидев ее в первый раз, и которая не давала ему покоя до самого того времени, как их повели в церковь. «Со мною то же делается, — думал я, — и мне нельзя быть ни покойным, ни счастливым без милой Натальи. Но как надеяться? Любимый царский боярин захочет ли выдать дочь свою за такого человека, которого отец почитается преступником? Правда, если бы она полюбила меня… с нею и пустыня лучше Москвы белокаменной. Может быть, ошибаюсь — только мне казалось, что она взглядывала на меня ласково… Но я, верно, ошибаюсь. Как этому быть? Такое счастье не вдруг приходит!» Наступила ночь — и прошла, но глаза мои сном не смыкались. Ты беспрестанно была передо мною или в душе моей — крестилась белою рукою своею и прятала ее под соболью шубейку. На другой день почувствовал я сильную боль в голове и превеликую слабость, которая заставила меня около двух суток пролежать на постели». — «Так! — прервала Наталья. — Так! Я это знала; сердце мое тосковало недаром. Ни на другой, ни на третий день не было тебя у обедни».

«Однако ж и самая болезнь не мешала мне о тебе думать. Один из слуг был в доме твоего родителя, виделся с твоею нянею и уговорил ее прийти ко мне в гостиницу. Я открыл старушке любовь мою, просил, кланялся, уверял в моей благодарности — наконец она согласилась быть мне помощницею. Прочее ты знаешь. Я видел тебя в церкви — иногда льстился быть любимым, примечая в глазах твоих нежную умильность и краску на лице твоем, когда встречались наши взоры, — наконец решился узнать судьбу мою — упал к ногам твоим, и бедный сирота стал счастливейшим человеком в свете. Мог ли я после твоего признания расстаться с тобою? Мог ли жить под другим кровом и всякий час беспокоиться и всякий час думать: «Жива ли она? Не угрожают ли ей какие опасности? Не тоскует ли ее сердце? Ах! Не сватается ли за прекрасную какой-нибудь жених, богатый и знатный?» Нет, нет! Мне оставалось умереть или жить с тобою! Священник загородной церкви, который нас венчал, был не подкуплен, а упрошен мною: слезы мои тронули старца.

Теперь известно тебе, кто супруг твой; теперь совершились все мои желания. Грусть, скука! Простите! Для вас уже нет места в уединенном моем домике. Милая Наталья любит меня, милая Наталья со мною! Но я вижу томность в глазах твоих, тебе надобно успокоиться, любезная души моей. Ночь проходит, и скоро утренняя заря покажется на небе».

Алексей поцеловал Натальину руку. Красавица вздохнула. «Ах! Для чего нет с нами батюшки! — сказала она, прижавшись к сердцу супруга. — Когда мы с ним увидимся? Когда он благословит нас? Когда я при нем поцелую тебя, сердечного друга моего?» — «Тот, — отвечал Алексей, — тот милостивый бог, который дал мне тебя, верно все для нас сделает. Положимся на него: он пошлет нам случай упасть к ногам твоего родителя и принять его благословение».

Сказав сии слова, он встал и вышел в переднюю горницу. Там сидели люди его с нянею, которая (уверившись, что они не разбойники и что длинные ножи служат им только обороною от лесных зверей) перестала бояться, познакомилась с ними и с любопытством старой женщины расспрашивала о молодом их господине, о причине пустыннической жизни его, и проч. и проч. Алексей пошептал на ухо одному человеку, и через минуту никого не осталось в передней: старушку схватили под руки и увели в другую половину. Молодой супруг возвратился к своей любезной — помог ей раздеться — сердца их бились — он взял ее за белую руку… Но скромная муза моя закрывает белым платком лицо свое — ни слова!.. Священный занавес опускается, священный и непроницаемый для глаз любопытных!

А вы, счастливые супруги, блаженствуйте в сердечных восторгах под влиянием звезд небесных, но будьте целомудренны в самых высочайших наслаждениях страсти своей! Невинная стыдливость да живет с вами неразлучно — и нежные цветы удовольствия не завянут никогда на супружеском ложе вашем!

Уже солнце взошло высоко на небе и рассыпало по снегу миллионы блестящих диамантов, но в спальне наших супругов все еще царствовало глубокое молчание. Старушка мама давно встала, раз десять подходила к двери, слушала и ничего не слыхала; наконец вздумала тихонько постучаться и сказала довольно громко: «Пора вставать — пора вставать!» Через несколько минут дверь отперли. Алексей был уже в голубом кафтане своем, но красавица лежала еще на постели и долго не могла взглянуть на старушку, стыдясь — неизвестно чего. Розы на щеках ее немного побледнели, в глазах изображалась томная слабость — но никогда Наталья не была так привлекательна, как в сие утро. Она оделась с помощию своей няни, помолилась богу со слезами и дожидалась супруга своего, который между тем занимался хозяйством, приказывал готовить обед и прочее, что нужно в домашнем быту. Когда он возвратился к любезной супруге, она с нежностию обняла его и сказала тихим голосом: «Милый друг! Я думаю о батюшке. Ах! Он, верно, тоскует, плачет, сокрушается!.. Мне бы хотелось об нем слышать, хотелось бы знать…» Наталья не договорила, но Алексей понял ее желание и немедленно отправил в Москву человека, чтобы наведаться о боярине Матвее.

Но мы предупредим сего посланного и посмотрим, что делается в царственном граде. Боярин Матвей долго ждал к себе поутру милой своей Натальи и наконец пошел в ее терем. Там все было пусто, все в беспорядке. Он изумился — увидел на столике письмо, развернул его, прочитал — но верил глазам своим — прочитал в другой раз — хотел еще не верить, — но дрожащие ноги его подогнулись, — он упал па землю. Несколько минут продолжалось его беспамятство. Образумившись, приказал он людям вести себя к государю. «Государь! — сказал трепещущий старец. — Государь!..» Он не мог говорить и подал царю Алексееве письмо. Чело благочестивого монарха помрачилось гневом. «Кто сей недостойный соблазнитель? — сказал он. — Но везде найдет его грозная рука правосудия». Сказал, и во все страны Русского царства отправились гонцы с повелением искать Наталью и ее похитителя.

Царь утешал боярина, как своего друга. Вздохи и слезы облегчили стесненную грудь несчастного родителя, и чувство гнева в сердце его уступило место нежной горести. «Бог видит, — сказал он, взглянув на небо, — бог видит, как я любил тебя, неблагодарная, жестокая, милая Наталья!.. Так, государь! Она и теперь мила мне боле всего на свете!.. Кто увез ее из родительского дому? Где она? Что с нею делается?.. Ах! На старости лет моих я побежал бы за нею на край света… Может быть, какой-нибудь злодей обольстил невинную и после бросит, погубит ее… Нет! Дочь моя не могла полюбить злодея!.. Но для чего же не открыться родителю?.. Кто бы он ни был, я обнял бы его как сына. Разве государь меня не жалует? Разве он не стал бы жаловать и зятя моего?.. Не знаю, что думать!.. Но ее нет!.. Я плачу: она не видит слез моих — умру: она не затворит глаз отца, который полагал в ней жизнь и душу свою!.. Правда, без воли всевышнего ничего не делается; может быть, я заслужил наказание руки его… Покоряюсь без роптания!.. Об одном прошу тебя, господи: будь ей отцом милосердным во всякой стране. Пусть умру в горести — лишь бы дочь моя была благополучна!.. Нельзя, чтобы она не любила меня, нельзя… (Тут боярин Матвей взял письмо и снова прочитал его.) Ты плакала; эта бумага мокра от слез твоих: я буду хранить ее на моем сердце как последний знак любви твоей. Ах! Если ты ко мне возвратишься хотя за час до моей смерти… Но как угодно всевышнему! Между тем отец твой, сирота на старости, будет отцом несчастных и горестных; обнимая их, как детей своих, — как твоих братии, — он скажет им со слезами: — Друзья! Молитесь о Наталье». Так говорил боярин Матвей, и чувствительный царь был тронут до глубины сердца.

Отныне, добрый боярин, жизнь твоя покрывается мраком печали — увы! и самая добродетель не может нас предохранить от горести! Беспрестанно будешь ты думать о милой сердца твоего — вздыхать и сидеть, подгорюнившись, перед широкими воротами своего дому! Никто, никто не принесет тебе вести о прелестной Наталье! Царские гонцы возвратятся, и вздох их будет ответом на вопросы твои. Сядут бедные за столы нищелюбивого боярина, но хлеб его покажется им горек — ибо они увидят скорбь на лице своего благодетеля!

Между тем Алексеев посланный возвратился в пустыню с известием, что боярин Матвей был во дворце царском и что во всей России велено искать его пропавшей дочери. Наталья хотела знать более и спрашивала, что написано было на лице родителя ее, когда он шел из дворца государева, вздыхал ли он, плакал ли, не произносил ли тихонько ее имени? Посланный не мог ответить ни да, ни нет, ибо он хотя и видел боярина, но смотрел на него не проницательными глазами нежной дочери. «Для чего, — сказала Наталья, — для чего не могу я превратиться в невидимку или маленькую птичку, чтобы слетать в Москву белокаменную, взглянуть на родителя, поцеловать руку его, выронить на нее слезу горячую и возвратиться к милому моему другу?» — «Ах, нет! Я не пустил бы тебя! — отвечал Алексей. — Почему знать, что бы могло с тобою случиться? Нет, мой друг! Я не могу и вздумать о разлуке — а ты можешь!» Наталья почувствовала нежную укоризну и оправдалась перед супругом улыбкою, слезами и поцелуем.

Теперь надлежало бы мне описывать счастие юных супругов и любовников, сокрытых лесным мраком от целого света, но вы, которые наслаждаетесь подобным счастием, скажите, можно ли описать его? Наталья и Алексей, живучи в своем уединении, не видали, как текло или летело время. Часы и минуты, дни и ночи, недели и месяцы сливались в пустыне их, как струи речные, не различимые глазом человеческим. Ах! Удовольствия любви бывают всегда одинаковы, но всегда новы и бесчисленны. Наталья просыпалась и — любила; вставала с постели и — любила; молилась и — любила; что ни думала — все любила и всем наслаждалась. Алексей тоже, и чувства их составляли восхитительную гармонию.

Но читатель не должен думать, чтобы они в уединенной жизни своей только смотрели друг на друга и сидели от утра до вечера, поджав руки, — нет! Наталья принялась за рукоделье, за пяльцы и скоро вышила разными шелками и разными узорами две прекрасные ширинки: первую для милого супруга, чтобы он утирал ею белое лицо свое, а другую для любезного родителя. «Когда-нибудь мы поедем к нему!» — говорила красавица и тихонько вздыхала. Что принадлежит до Алексея, то он, сидя подле своей супруги, рисовал пером разные ландшафты и картинки — любовался тем, что нравилось Наталье, и старался поправить то, что ей казалось несовершенным. Так, любезный читатель! Алексей умел рисовать, и притом весьма не худо, ибо сама природа выучила его сему искусству. Он видел образ кудрявых дерев в реках прозрачных и вздумал означать тень сию на бумаге; опыт был удачен, и скоро чертежи его сделались верными копиями натуры: не только дерева, но и другие предметы изображались им с величайшею точностию. Красавица смотрела на движение руки его и дивилась, как он мог одними чертами пера своего представлять разные виды: то рощу дубовую, то башни московские, то дворец государев. Но Алексей уже не сражался с дикими зверями, ибо они (как будто бы из уважения к прекрасной Наталье, новой обитательнице их дремучего леса) не приближались к жилищу супругов и ревели только в отдалении. Таким образом прошла зима, снег растаял, реки и ручьи зашумели, земля опушилась травкою, и зеленые пучочки распустились на деревьях. Алексей выбежал из своего домику, сорвал первый цветочек и принес его Наталье. Она улыбнулась, поцеловала своего друга — и в самую сию минуту запели в лесу весенние птички. «Ах, какая радость! Какое веселье! — сказала красавица. — Мой друг! Пойдем гулять!» Они пошли и сели на берегу реки. «Знаешь ли, — сказала Наталья супругу своему, — знаешь ли, что прошедшею весною не могла я без грусти слушать птичек? Теперь мне кажется, будто я их разумею и одно с ними думаю. Посмотри: здесь, на кусточке, поют две птички — кажется, малиновки — посмотри, как они обнимаются крылышками; они любят друг друга так, как я люблю тебя, мой друг, и как ты меня любишь! Не правда ли?» Всякий может вообразить себе ответ Алексеев и разные удовольствия, которые весна принесла с собою для наших пустынников.

Но нежная дочь, наслаждаясь любовию, не забывала и своего родителя. Алексей должен был всякую неделю два или три раза посылать в Москву человека наведываться о боярине Матвее. Вести привозились одинаковые: боярин делал добрые дела, печалился, кормил бедных и говорил им: «Друзья! Помолитесь о Наталье!» Наталья вздыхала и смотрела на образ.

Однажды возвратился посланный с великою поспешностию. «Государь! — сказал он Алексею. — Москва в смятении. Свирепые литовцы восстали на Русское царство. Я видел, как жители престольного града собирались перед дворцом государевым и как боярин Матвей, именем царя православного, ободрял воинов; я видел, как толпы народные бросали вверх шапки свои, восклицая в один голос: «Умрем за царя, — государя! Умрем за отечество или победим литовцев!» Я видел, как русское воинство в ряды становилось, как сверкали его мечи, и бердыши, и копья булатные. Завтра выдет оно в поле под начальством воевод храбрейших». Сердце Алексеево затрепетало, кровь закипела — он схватил со стены меч отца своего — взглянул на супругу — и меч упал на землю — слезы показались в глазах его. Наталья взяла его за руку и не говорила ни слова. «Любезная Наталья! — сказал Алексей по некотором молчании. — Ты желаешь возвратиться в дом к своему родителю?»

Наталья. С тобою, мой друг, с тобою! Ах, я не смела говорить тебе; только мне всегда казалось, что мы напрасно скрываемся от батюшки. Увидя нас, он так обрадуется, что все забудет, а я возьму за руку тебя и его, заплачу от радости и скажу: «Вот они; вот те, которых люблю, — теперь я совершенно счастлива!»

Алексей. Но мне надобно заслужить прежде милость царскую. Теперь есть к тому случай.

Наталья. Какой же, мой друг?

Алексей. Ехать на войну, сразиться с неприятелями Русского царства и победить. Царь увидит тогда, что Любославские любят его и верно служат своему отечеству.

Наталья. Поедем, мой друг! Лишь бы ты был со мною: я всюду готова.

Алексей. Что ты говоришь, милая Наталья? Там летают смертоносные стрелы, там рубятся мечами: как тебе ехать со мною?

Наталья. Итак, ты хочешь меня оставить? Хочешь моей смерти? Потому что я не могу жить без тебя. Давно ли, мой друг, давно ли говорил ты, что никогда не покинешь меня? А теперь думаешь ехать один, и еще туда, где летают стрелы? Кто защитит тебя?.. Нет, ты возьмешь меня с собою — или бедная Наталья не мила уже сердцу твоему?

Алексей обнял свою супругу. «Поедем, — сказал он, — поедем и умрем вместе, если так богу угодно! Только на войне не бывает женщин, милая Наталья!» Красавица подумала, улыбнулась, пошла в спальню и заперла за собою дверь. Через несколько минут вышел оттуда прекрасный отрок… Алексей изумился, но скоро узнал в сем юном красавце любезную дочь боярина Матвея и бросился целовать. Наталья оделась в платье своего супруга, которое носил он будучи тринадцати или четырнадцати лет. «Я меньшой брат твой, — сказала она с усмешкою, — теперь дай мне только меч острый и копье булатное, шишак, панцирь и щит железный — увидишь, что я не хуже мужчины». Алексей не мог нарадоваться своим милым героем, выбрал ему самое легкое оружие, нарядил его в панцирь, сделанный из медных колец (на которых было подписано: «С нами бог: никто же на ны! {В Оружейной московской палате я видел много панцирей с сею надписью. — Примеч. автора. «…никто же на ны» — никто против нас [не посмеет пойти] (старослав.).}»), вооружил людей своих, готовых умереть за любезного господина надел латы покойного отца своего — и через несколько часов в пустынном домике осталась одна Натальина мама с двумя стариками.

А мы оставим на несколько времени супругов наших, в надежде, что небо не оставит их и будет им защитою в опасностях там, где летают смертоносные стрелы, где мечи сверкают, как молнии, где копья трещат и ломаются, где кровь человеческая льется реками, где герои умирают за свое отечество и делаются бессмертными. Возвратимся в Москву — там началась наша история, там должно ей и кончиться.

Увы! Какая пустота в столице российской! Все тихо, все печально. На улицах не видно никого, кроме слабых старцев и женщин, которые с унылыми лицами идут в церковь молить бога, чтобы он отвратил грозную тучу от Русского царства, даровал победу православным воинам и рассеял сонмы литовские. Добросердечный, чувствительный царь стоит на высоком крыльце своем и с нетерпением ожидает вести от начальников воинства, пошедшего навстречу врагам многочисленным. Боярин Матвей неразлучен с царем благочестивым. «Государь! — говорит он. — Надейся на бога и на храбрость своих подданных, храбрость, которая отличает их от всех иных народов. Страшно разят мечи российские; тверда, подобно камню, грудь сынов твоих — победа будет всегда верною их подругою». Так говорил боярин; думал о благе отечества — и тосковал о своей дочери.

В поту, в пыли прискакал вестник — царь встречает его на половине крыльца и дрожащею рукою развертывает письмо военачальников… Первое слово есть «победа»! «Победа!» — восклицает он в радости. — «Победа!» — восклицают бояре. — «Победа!» — народ повторяет — и во всем царственном граде раздавался один голос: «Победа!», и во всех сердцах было одно чувство: радость!

Начальники доносили государю обо всем с величайшею подробностию. Сражение было самое жестокое. Уже первый ряд русского воинства, теснимый бесчисленным множеством литовцев, начинал колебаться и хотел уступить врагу сильнейшему; но вдруг, как гром, загремел голос: «Умрем или победим!», и в то же мгновение от рядов российских отделился молодой воин и с мечом в руке бросился на неприятелей; за ним бросились и другие; все воинство двинулось и, восклицая: «Умрем или победим!», устремилось, как буря, на литовцев, которые, невзирая на великое число свое, скоро побежали и рассеялись. «Мы не можем, — писали начальники, — восхвалить по достоинству того юного воина; которому принадлежит вся честь победы и который гнал, разил неприятеля и собственною рукою пленил их предводителя. Повсюду следовал за ним брат его, прекрасный отрок, и закрывал его щитом своим. Он не хочет объявить имени своего никому, кроме тебя, государя. Побежденные литовцы спешат из пределов России, и скоро воинство твое возвратится со славою во град Москву. Мы сами представим царю непобедимого юношу, спасителя отечества и достойного всей твоей милости».

Царь с нетерпением ожидал своих героев и выехал встреть их в поле, вместе с боярином Матвеем и с другими чиновниками. В Москве никого не осталось; слабые старцы, забыв слабость, спешили за город навстречу к своим детям; супруги и матери, неся младенцев или ведя их за руки, спешили туда же. Первый ряд воинства показался — второй и третий; разноцветные знамена веяли над оными: воины шли с обнаженными мечами, ровным шагом, назади ехали конные — впереди начальники, под сению трофеев. Увидели государя, и восклицания: «Победа и здравие царю российскому!» — загремели в воздухе. Воеводы упали перед ним на колена. Он поднял их и сказал с улыбкою милости: «Благодарю вас именем отечества». — «Государь! — отвечали они. — Мы старались исполнить должность свою! Но бог даровал нам победу рукою сего юного воина». Тут юный воин, стоявший подле них с потупленным взором, преклонил колено. «Кто ты, храбрый юноша? — спросил государь, простирая к нему правую руку свою. — Имя твое должно быть славно в пределах Русского царства», — «Государь! — отвечал юноша. — Сын осужденного боярина Любославского, скончавшего дни свои в стране иноверных, приносит тебе свою голову». Царь поднял глаза на небо. «Благодарю тебя, боже, — сказал он, — что ты посылаешь мне случай хотя отчасти загладить неправосудие и злобу людей и за страдание невинного отца наградить достойного сына! Так, храбрый юноша! Невинность родителя твоего открылась — к несчастию, поздно! Увы! Я был тогда незрелым отроком, и боярин Матвей еще не имел места в совете моем. Злые бояре оклеветали Любославского; один из них, кончая недавно жизнь свою, признался в несправедливости доносов, по которым судили невинного. Видишь слезы мои. Будь же другом царя своего, первым по боярине Матвее!» — «Итак, память отца моего, — сказал Алексей, — чиста от поношения!.. Но я — я винен перед тобою, государь великий! Я увез дочь боярина Матвея из родительского дому!» Царь удивился. «Где же она?» — спросил он с нетерпением. Но боярин уже нашел дочь свою: прекрасная Наталья, в одежде воина, бросилась в его объятия; шишак спал с головы ее, и русые волосы по плечам рассыпались. Изумленный, восхищенный родитель не смел верить сему явлению, но сердце чувствительного старца сильным трепетом своим уверяло его, что милая нашлася. Едва мог он перенести радость свою и упал бы на землю, если бы другие бояре не поддержали его. Долго не говорил он ни слова, опустив голову на плечо Наталье, наконец назвал ее именем, как будто бы желая видеть, откликнется ли она, — назвал ее своею милою, прекрасною, — и при каждом ласковом слове сиял новый луч радости на лице его, которое так долго было печальным! Казалось, будто язык его учился произносить давно забытые имена: столь медленно он их выговаривал! И повторял столь часто! Наталья целовала его руки. «Ты меня так же любишь! — говорила она. — Так же любишь!» И теплые ручьи слез договаривали за нее прочее. Все воинство пребывало в тишине и в молчании. Государь был тронут сердечно, взял Алексея за руку и подвел его к боярину. «Вот, — сказала Наталья, — вот — супруг мой! Прости его, родитель мой, и люби так, как меня любишь!» Боярин Матвей поднял голову, посмотрел на Алексея и подал ему дрожащую руку свою. Молодой человек хотел броситься перед ним на колени, но старец прижал его к своему сердцу вместе с милою дочерью…

Царь. Они достойны друг друга и будут твоим утешением в старости.

«Она дочь моя, — сказал боярин Матвей прерывающимся голосом, — он сын мой… Господи! Дай мне умереть в их объятиях!»

Старец снова прижал их к своему сердцу.

Читатель вообразит себе все последующее. Старушку няню привезли в город, боярин Матвей простил ее и, призвав к себе того священника, который венчал Алексея и Наталью, хотел, чтобы он снова благословил их в его присутствии. Супруги жили счастливо и пользовались особенною царскою милостию. Алексей оказал важные услуги отечеству и государю, услуги, о которых упоминается в разных исторических рукописях. Благодетельный боярин Матвей дожил до самой глубокой старости и веселился своей дочерью, своим зятем и прекрасными детьми их. Смерть явилась ему в виде юнейшего и любезнейшего внука его, он хотел обнять милого отрока — и скончался. Больше я ничего не слыхал от бабушки моего дедушки, но за несколько лет перед сим прогуливаясь осенью по берегу Москвы-реки, близ темной сосновой рощи, нашел надгробный камень, заросший зеленым мохом и разломленный рукою времени, — с великим трудом мог я прочитать на нем следующую надпись: «Здесь погребен Алексей Любославский с своею супругою». Старые люди сказывали мне, что на сем месте была некогда церковь — вероятно, самая та, где венчались наши любовники и где они захотели лежать и по смерти своей.

теней на Луне — сказка об эфемерной красоте, людях и высокомерии

Большая, похожая на морской желе тень антенны, полученная во время полета Аполлона-14 в 1971 году. Авторы и права: НАСА.

Между 1969 и 1972 годами были созданы археологические раскопки нового типа. Впервые человеческие тела и технологии, необходимые для их поддержания, изменили ландшафт другого мира. Астронавты шести миссий Аполлона оставили на поверхности Луны ряд артефактов космической эры.И не только это: миссии принесли на Луну новые виды теней, отбрасываемых машинами, телами, флагами и вездеходами, в игре движения и неподвижности.

На Земле движение живых существ, изменение окружающей среды, как естественное, так и культурное; а погода, которая в разной степени закрывает солнечный свет, делает тени очень динамичными. Лунные тени, однако, более пассивны в масштабе человеческого времени, их движение идентично двухнедельному прохождению солнца над поверхностью.

Миссии Аполлона принесли тени, которые были не такими пассивными. Скорость теней различалась в зависимости от выполняемой деятельности и была намного быстрее, чем медленное течение дня. Некоторые тени были сплошными черными, а некоторые были кружевными и текстурированными, отражая сетку на зонтичных антеннах.

Они пересекались и не пересекались с углом наклона солнца и движением астронавтов по крошечным ландшафтам, которые составляли их лунный опыт. Тени были запечатлены и заморожены на многих фотографиях миссий Аполлона; на этих фотографиях они стали еще одним типом артефактов.

И затем некоторые тени ушли, чтобы никогда не вернуться, а другие остались, чтобы их поглотила лунная ночь и снова вышли в день. Тени от оставленных объектов — спускаемых модулей, марсоходов, камер и другого оборудования — будут продолжать отбрасываться на поверхность Луны, пока они не распадутся через десятки, сотни или тысячи лет. Объекты не двигаются, но их тени окружают их в дневной преданности, солнечные часы — без миссии.

Лунный разведывательный орбитальный аппарат (LRO), запущенный в 2009 году, использовал тени для обнаружения этих бесхозных предметов материальной культуры.Нам удалось получить изображения базы Спокойствие и других посадочных площадок со спутника, пролетающего над ней. Знаменитый флаг Аполлона-11, установленный в июле 1969 года, увы, больше не стоит, вероятно, его опрокинули, когда взлетный модуль поднялся и рассыпал пыль по всему эксперименту с детектором пыли — крошечному кубику, сделанному из солнечных панелей, разработанному австралийским космическим ученым профессором Брайан О’Брайен.

Луноход Аполлон-17 и его тени. Предоставлено: НАСА.

В моих поисках значения лунных теней я сначала должен был выяснить, что же это за вещь на самом деле.Это не был силуэт, который представляет собой темный контур объекта, обычно на светлом фоне. Это также не отражение, когда объект отбрасывает свет, чтобы создать контр-изображение. Это не альбедо, то есть количество света, которое поглощает поверхность. (Чем больше света поглощается, тем темнее выглядит поверхность.)

Когда мы смотрим на Луну с Земли, большая часть различий в светлых и темных областях является результатом альбедо, а не теней.Именно сэр Исаак Ньютон в 17 веке установил, что тьма не является такой положительной силой, как свет, а тени возникают из-за отсутствия света.

Затем есть светотень, означающая контраст между светом и тенью, которую художники используют для создания трехмерных эффектов на двумерных плоских поверхностях. Светотень возникает не просто на холсте: мы используем тени для глубокого восприятия в повседневной жизни. Сами тени — это двумерные представления трехмерных объектов.

Просматривая изображения Аполлона в онлайн-архивах НАСА, я заметил множество теневых астронавтов с удлиненными ногами, которые присутствовали, но отсутствовали на фотографиях, которые они делали для публики на Земле. Они казались такими одинокими и тихими; и мне вспомнилась известная серия картин художника Джорджо де Кирико.

Примерно в 1910 году он начал работать над темой, в которой тени занимали видное место. На картинах часто изображались пустые городские площади со статуями, башнями и арочными фасадами зданий.Тени были резкими и продолговатыми и, казалось, не соответствовали силе света. Он не использовал тени для создания глубины, а чтобы разрушить условности «иллюзионизма перспективы».

Тени очень символичны не только в физическом восприятии. Они олицетворяют меланхолию, скрытность и скрытность. Они символизируют смерть и душу, сверхъестественное, сны и призраки, подземный мир, прохладу и покой в ​​жаркий день.

Теневые астронавты: Алан Бин и Питер Конрад из миссии Аполлон-12 в 1969 году.Предоставлено: НАСА.

Тени видимы, но не ощутимы. Их расположение зависит от угла расположения источников света. Я задавался вопросом, были ли тени фактором при рассмотрении эстетической ценности объектов наследия на Земле.

Мои поиски в реестрах наследия разных стран не дали многого. Обычно тени рассматривались как часть застроенной среды, и их влияние в основном характеризовалось негативным образом, поскольку тени, отбрасываемые более новыми зданиями, могли повлиять на восприятие объекта наследия на более старом здании.

В Списке всемирного наследия я нашел два исключения. Оба относятся к теням, отбрасываемым укрепленными городскими стенами. Эти тени создавали чувство принадлежности и защиты для сообществ, живущих в них. Таким образом, был прецедент рассмотрения теней как части ткани и культурного значения объекта наследия.

Спуск во тьму

Это 21 июля 1969 года. Нил Армстронг спускается по лестнице из посадочного модуля Аполлона-11.Когда он ступает на Луну, он произносит слова, которые с тех пор стали бессмертными, но он также говорит кое-что еще. «Здесь, в тени, довольно темно, и мне немного трудно увидеть, что у меня хорошая опора».

Он спустился в нечто, чего луна никогда раньше не видела: тень, отбрасываемую машиной с экипажем, посадочный модуль. Тени должны были сыграть большую роль в разворачивающейся лунной миссии.

Площадь Пьяцца, работа Джорджо де Кирико, 1913 год. Предоставлено: Национальный музей изящных искусств, Аргентина.

Безопасная посадка Орла означала научиться интерпретировать то, что тени говорят о неровностях местности.Армстронгу и Баззу Олдрину приходилось проводить свою научную работу в этих необычных тенях, из-за которых части оборудования часто падали в глубокую черную невидимость. Но и тени были предметом расследования. Они оценили изменения температуры внутри них. Они наблюдали влияние теней на видимость.

Одной из первых вещей, которые сделали астронавты, были наблюдения за ударами своих ботинок о лунный реголит, сухую пыль и битую скалу, покрывающую поверхность Луны.Гребни на подошвах, изображения которых воспроизводились бесчисленное количество раз, на самом деле были экспериментом: контраст между светом и тенью в гребнях был способом измерения отражательных свойств пыли, а углы позволили рассчитать глубина, на которую в него погрузились космонавты. Армстронг прокомментировал: «Он прилипает тонкими слоями, как древесный уголь, к подошве и бокам моих ботинок. Я прохожу лишь небольшую долю дюйма, может быть, восьмую дюйма, но я могу видеть следы своих ботинок и ступени в мелких песчаных частицах.«

В ходе наземного полета космонавты сняли более 600 снимков и фильмов. На этих изображениях мы видим длинные тени, отбрасываемые светом Солнца и Земли вокруг космонавтов, посадочного модуля, флага и других объектов.

Расположение теней является частью корпуса теорий заговора, утверждающих, что высадки на Луну были сфальсифицированы. Утверждается, что углы теней не имеют смысла и вызваны освещением на киностудии, где актеры неуклюже притворялись, будто находятся в условиях низкой гравитации.Это очень напоминает мне противоречивые тени на картинах де Кирико.

Люди с гораздо большими знаниями, чем я, развенчали теории, но я думаю, что у теневых заговоров есть еще один аспект. Тени скрывают и затемняют; они создают иллюзии, искажая высоту и пропорции, но теоретики лунного заговора смотрят в тени, чтобы раскрыть правду. В известной аллегории Платона о пещере пленники знают мир только через тени, отбрасываемые на стену пещеры людьми и объектами, движущимися за ними.Тени — несовершенное и искаженное отражение реальной формы предметов. В их собственном сознании сторонники теории заговора подобны сбежавшему пленнику, который выходит из пещеры, чтобы понять истинную причину теней.

Тени — это знаки, которые можно прочитать, и LRO использовала их, чтобы определить местонахождение шести посадочных площадок Аполлона. Находясь на орбите на расстоянии всего 50 километров от поверхности, он мог видеть тени, отбрасываемые посадочными модулями, пакетами приборов и даже флагами. Маршруты космонавта и следы марсохода с Аполлона 15–17 были видны как темные изгибы, похожие на норы насекомого в коре деревьев.

Нил Армстронг работает в тени спускаемого аппарата «Аполлон-11». Предоставлено: НАСА.

Я не сомневаюсь, что, несмотря на их нематериальную и эфемерную природу, тени Аполлона являются важной частью структуры этих мест и их культурной значимостью. Несмотря на то, что люди заброшены, тени означают, что этих мест нет. Они изменили температуру и световую среду, которые существовали в ландшафте до приземления.

Это их отличие от земных теней, что делает их значительными; они — тени людей и человеческие артефакты в свете другого мира, и они привносят новую геометрию и текстуры в топографию лунных теней.

Космический археолог Бет Лаура О’Лири и ее команда из проекта «Лунное наследие» уже каталогизировали артефакты на Базе Спокойствия; Я хочу составить каталог теней. Не только оборудование и отношения между объектами на площадках Apollo могут быть повреждены из-за неосторожного посещения.Светотень, созданная действиями этих первых людей, также может быть уничтожена.

Тем не менее, тени, которые мне кажутся наиболее привлекательными, — это теневые селфи отсутствующих астронавтов, которые на своих длинных ногах крадутся по реголиту с камерой, поднесенной к их визору. Они чувствуют себя сверхъестественным двойником или двойником Зигмунда Фрейда, людьми, но не совсем.

Они молчаливы, одиноки и меланхоличны, как если бы База Спокойствия была городской площадью на картине де Кирико. Но есть еще и покой.

Посадочный модуль «Аполлон-11» и его тени. Согласно Apollo Lunar Surface Journal, «возможно, это был непреднамеренный выстрел». Предоставлено: НАСА.

Тень майнинга

В течение нескольких десятилетий лунные участки были защищены от беспокойства. Но теперь все хотят вернуться на Луну. Расстояние больше не защищает лунное наследие, если мы думаем, что оно того стоит. Дело не только в науке или престиже, в эпоху, когда богатство является движущей силой освоения космоса.На Луне есть ресурсы, к которым земные предприниматели хотели бы получить доступ.

Сюда входят редкоземельные элементы, такие как иттрий и иттербий, которые используются в лазерах, компьютерах, мобильных телефонах и автомобильных аккумуляторах; гелий-3, который может быть использован в качестве чистого ядерного топлива, и многие другие, такие как вода, которые можно использовать для поддержания поселения на Луне в так называемом использовании ресурсов на месте.

Водяной лед, спрятанный в постоянно затененных полярных кратерах, является ресурсом, который можно использовать как для топлива, так и для жилья.Люди собираются анализировать теневой ландшафт, чтобы найти ресурсы для будущей индустрии.

Были созданы частные компании для добычи полезных ископаемых на Луне и астероидах. Такие страны, как США и Люксембург, приняли законы для поддержки коммерческих предприятий на Луне и в поясе астероидов. Люди, кажется, согласны с тем, что промышленность на Луне — это не , если уже , а , когда . И когда это произойдет, будет огромное количество абразивной, липкой и коррозионной лунной пыли, которая будет подниматься, когда ракеты и вездеходы приходят и уходят.Будущее лунного наследия находится под угрозой.

Мои годы работы в наземной горнодобывающей промышленности внезапно стали важными для будущего освоения космоса. Я думаю, что добывающие компании за пределами Земли упускают из виду некоторые важные процессы.

Теневые астронавты: Дэйв Скотт и Джим Ирвин в миссии «Аполлон-15», 1971 год. Фото: НАСА.

Нарушение поверхности Луны на промышленном уровне может отрицательно сказаться на ее культурном значении для всего населения Земли.Это даже до того, как вы подумаете о возможном повреждении мест посадки на Луну многих народов. Существует острая необходимость в разработке системы управления окружающей средой для космоса, и культурное наследие должно быть частью этого. Космическим археологам предстоит сыграть важную роль на следующем этапе взаимодействия человека с Солнечной системой.

Существует бесчисленное множество технических проблем, которые необходимо решить, чтобы иметь жизнеспособную лунную индустрию, но есть одна большая проблема, которая влияет на все, что мы можем делать на Луне.Астронавты «Аполлона» обнаружили, что лунная пыль прилипает к ним и не отрывается. Это засорило уплотнения их оборудования и привело к тому, что механическое оборудование перестало нормально работать. Он покрыл лица инструментов так, чтобы их нельзя было прочитать — и это произошло всего через несколько дней. Мы думаем об астронавтах в ослепительно белых скафандрах, но в итоге они оказались в грязи, как археолог в окопах.

Пыль содержит крошечные острые спикулы обсидиана, натурального стекла, которые очень абразивны.Он также электростатически заряжен от постоянной бомбардировки солнечными частицами и космическими лучами — на поверхности мало атмосферы, как у нас на Земле. Это делает его очень липким.

С космическими аппаратами, переправляющими оборудование, персонал и коммерческую продукцию между Луной и Землей, вокруг будет много пыли. Если не будет найдено решений по его контролю, возможно даже, что он выйдет на лунную орбиту и создаст облако пыли вокруг Луны.Это критическая проблема, которую необходимо решить до начала какой-либо промышленной деятельности. Джон Янг, командир «Аполлона-16» в 1972 году, сказал: «Пыль — это проблема номер один при возвращении на Луну».

Естественно, проблема пыли очень сильно занимала умы ученых, работающих над лунными системами добычи полезных ископаемых. Предложения по уменьшению ущерба от пыли включают в себя строительство противовзрывных стен, чтобы удержать ее, сплавление пыли с посадочными площадками, чтобы при взлете и посадке ракет она не сдувалась, и создание материалов, которые ее отталкивают.

Некоторые из этих предложений также сведут к минимуму повреждения от истирания пыли на исторических лунных космических кораблях. Это редкий случай, когда исследования, необходимые для разработки лунных ресурсов, также помогают нам защитить некоторые из самых значительных мест 20-го века. Так что есть некоторая надежда, что мы сможем гарантировать, что ранняя история адаптации человека к космической среде не будет стерта.

Увеличенные частицы лунной пыли. У них везикулярная текстура и острые края по сравнению с земной пылью, которая часто округляется ветром и водой.Предоставлено: НАСА.

Это все еще оставляет более серьезный вопрос. А как насчет самой луны? Что почувствуют люди, если они посмотрят на луну в ночном небе и узнают, что ее добывают на их глазах? Луна — универсальный культурный символ, который объединяет нас от самых ранних человеческих предков миллионы лет назад в глубокое будущее человечества.

До сих пор все лунные миссии были мелкомасштабными и научными. Присутствие человеческих объектов, которые мы не можем увидеть с Земли даже с помощью самых мощных телескопов, не уменьшило нематериального наследия верований и мечтаний людей.Но все может быть иначе, если мы знаем, что частные корпорации получают прибыль от раскопок Луны.

Медный рудник Bingham Canyon, принадлежащий Rio Tinto и расположенный в штате Юта, является крупнейшим открытым карьером в мире. Он производится с 1906 года. То, что начиналось как крошечная яма, теперь имеет четыре километра в поперечнике, 1900 гектаров в области и 1,2 километра в глубину. Представьте себе что-то подобное — но на Луне. Что бы мы почувствовали, если бы увидели похожий кратер, созданный руками человека, с Земли — в телескопы или спутниковые изображения?

Мы не должны позволять себе быть застигнутыми врасплох.Мы должны быть готовы к изменениям на Луне, которые, как нам кажется, мы знаем, — чтобы придать ей новое значение, как мы это делали для Земли и других мест в солнечной системе, таких как Плутон. Эпоха антропоцена включает в себя перераспределение минералов и элементов геологически видимым способом. Если добыча на Луне продолжится, произойдет еще большее перераспределение и обмен земными и лунными материалами.

Поиск водяного льда на Луне будет путешествием в глубокие холодные тени на полюсах, которые оставались нетронутыми целых три.6 миллиардов лет. По сравнению с этим тени Аполлона — всего лишь вспышки в лунной истории.

Тени на луне создают символический пейзаж, который можно прочесть по-разному. На мой взгляд, японский писатель Дзюнъитиро Танидзаки в своей работе «Похвала теням» прекрасно передает суть этих потусторонних теней: «И все же, когда мы смотрим в темноту, которая собирается за перекладиной, вокруг вазы с цветами, под полками, хотя мы прекрасно знаем, что это всего лишь тень, нас охватывает чувство, что в этом маленьком уголке атмосферы царит полная и абсолютная тишина, что здесь, в темноте, царит неизменное спокойствие.»

---

Флаги все еще стоят на нескольких местах посадки Аполлона на Луне

---

Предоставлено Разговор

Эта статья переиздана из The Conversation по лицензии Creative Commons.Прочтите оригинальную статью.

Ссылка : Тени на Луне — сказка об эфемерной красоте, людях и высокомерии (2019, 29 марта) получено 10 апреля 2021 г. с https: // физ.org / news / 2019-03-shadows-moon-tale-ephemeral.html

Этот документ защищен авторским правом. За исключением честных сделок с целью частного изучения или исследования, никакие часть может быть воспроизведена без письменного разрешения. Контент предоставляется только в информационных целях.

Край тени — Альпинист.com

[Эта история впервые появилась в номере Alpinist 67, который теперь доступен в газетных киосках и в нашем интернет-магазине. Лишь небольшая часть наших многочисленных длинных историй из печатного издания когда-либо загружается на Alpinist.com. Обязательно возьмите Alpinist 67, за добро! — Ред.]

Линии между . 18 дюймов x 30 дюймов. Бумага, акварель. Горы Селкирк, Британская Колумбия. [Иллюстрация] Клэр Джордано

ПУСТАЯ БУМАГА — гладкое снежное поле над расщелиной: устрашающее и волнующее.Опускаю кончик кисти в краску и наблюдаю, как темно-синий пигмент впитывается в волосы, как холодный ветер, поднимающийся со льда. Я выдыхаю, хотя не осознавал, что задержал дыхание, и осторожно касаюсь кистью страницы. Руководствуясь воспоминаниями о кошках на снегу и освещенных солнечными лучами у моих ног, я начинаю рисовать. Пейзаж начинает складываться.

Когда я стремлюсь к мягкому розовому оттенку, воспоминание пробуждается, и моя рука вместо этого превращается в ярко-алый. Я пропускаю щетину через густую краску, которая блестит, как крылья жука.Яростная красная полоса мчится между полосами сине-синего неба и серыми заснеженными облаками. Цветной беспорядок на моей бумаге — это окровавленный нос, который у меня был на высоте 13000 футов четыре года назад, и красная вена паука, которая свернулась под моим глазом, когда я был ребенком. Неистовая тень превращается в лужу, которая напоминает мне о том, как мои щеки вспыхнули, когда дети дразнили меня по поводу вены. Я никогда не пытался объяснить, что кровеносный сосуд сломался, когда меня рвало по дороге в больницу в третий раз за год.Я знал, что аутоиммунное расстройство — слишком громкое слово для них.

Силуэты . 14 дюймов x 11 дюймов. Бумага, акварель. Воображаемый пейзаж. [Иллюстрация] Клэр Джордано

Сомнение / Устойчивость. 19 дюймов x 25 дюймов. Бумага, акварель. Северные Каскады, Вашингтон. [Иллюстрация] Клэр Джордано

ВРЕМЯ рисование похоже на поездку в ER — опыт на грани того, что можно контролировать. Я беру свою самую большую кисть.Густая киноварь, щетина беззвучно скользит по моей странице. На горизонте расцветает желто-красный восход солнца. Голубая тень горы пятится на облаках далеко внизу. Это небо, которое я видел с моей первой вершины, где я восхищался цветами, в то время как ветер охлаждал полоску кожи под моими очками. Холодный воздух был таким же острым, как лазер, который стер след с моей щеки.

По мере того, как я рос, мое здоровье улучшалось. Врачи не знают почему, несмотря на двенадцать лет анализов и многих госпитализаций.Иногда во время восхождения я представляю себе следы друзей детства. Многим из них так и не удалось покинуть стены больницы, и когда я схожу с вершины, мой ботинок выбивает кусок снега размером с одну из их опухолей. Когда я рисую, усики пигмента растекаются, как рак, по едва влажной бумаге, останавливаясь только на границе страницы.

Слои льда теперь появляются за тремя фигурами, слегка нарисованными карандашом, балансирующими на гребне темного гребня. Их тонкая веревка — острая линия на фоне расколотых синих трещин.На каждом леднике мой взгляд устремлен в трещины. Среди лучей цвета индиго и черной кости, переплетающих воздух между стенами, я узнаю чернильный покой. Я знаю, что там внизу, внизу, где тени кажутся бархатными. Я был близок и раньше, меня вытаскивали извивающиеся линии капельницы. Теперь тщательно раскрашиваю каждую веревку. Линии жизни.

Интересно, замечают ли альпинисты на моей акварели, земля вокруг них балансирует на краю. Делая отдыхающие шаги к вершине, видят ли они корки обнаженного льда, похожие на корки на склонах верхней горы? Понимают ли они, что расширяющийся бергшрунд — это рана умирающего ледника?

Я ВСТРЕТИЛСЯ С СМЕРТНЫМ ЛЕДНИКОМ впервые девять лет назад.Держа мокрую картину, я почувствовал, как сквозь мокрые перчатки просачивалось чувство утраты: в сотнях футов выше меня конечной точкой была колеблющаяся линия, которую я нарисовал дрожащей рукой. Пока облака плыли по льду, дождь залил всю мою страницу красками и превратил низкорослые деревья в камни. Среди едва узнаваемых цветных пятен я понял, что переживу массивные ледяные просторы.

Создавая, я являюсь свидетелем меняющегося ландшафта. С бумагой, балансирующей на коленях, и кистью в руке, мое видение сужается к игре света и тьмы.В смеси выжженного оранжевого и гранулированного черного я замечаю скалистые кости ледника, выступающие под осыпающимся шельфом голубого льда. Маленькая капля зелени — это четырехдюймовое дерево, которое растет на разрушающейся морене. Восемь лет назад это место было засыпано метровым слоем снега. Пораженная синяя линия становится кобальтовой тенью айсберга, пробивающего фьорд. Один из остатков тающей ледяной шапки, айсберг неумолимо унесет прочь. Его рокочущее движение отражается в моей груди.

Когда картина высыхает, затемненное брюшко облака или нейтральный серый цвет обнаженной коренной породы становятся нестираемыми.Крошечные частицы краски навсегда оседают на поверхности бумаги, имеющей такую ​​же текстуру, как моя кожа. Пигмент можно размазать влажной кистью, но полностью удалить его невозможно. Страница деформируется, поскольку фрактальные узоры превращаются в скалу, а влага незримо переходит от последнего остатка голубого льда в пустой воздух.

В водной глади отступающего ледника я чувствую тяжесть объятий друзей на прощание в больнице. Я знал, что, возможно, видел их в последний раз.Пейзаж, кажется, пульсирует с тем же ритмом, что и кровь, которая течет по моим рукам. Я часто не хочу уходить.

Ищу . 8 дюймов на 10 дюймов. Бумага, акварель. Mt. Бейкер (10780 футов), Северный Каскад. [Иллюстрация] Клэр Джордано

Присутствие в горах . 8 дюймов x 10 дюймов. Бумага, акварель. Mt. Бейкер. [Иллюстрация] Клэр Джордано

ЧАСТО силуэты фигур — это последние работы, которые я рисую. Четкие линии их тел уязвимы — их легко испачкать небрежным ударом, призванным изобразить трещину.Крошечные волоски моей самой маленькой кисти насыщены неразбавленным черным цветом. Я замедляю дыхание, когда появляются человеческие формы: каждый закругленный край и плавная линия имеют решающее значение. Я вижу воспоминания о потерянных друзьях, прошлых восхождениях и прошлых себе. Но цифры могут быть кем угодно: мы все связаны друг с другом линиями жизни, когда путешествуем по остаткам исчезающих миров. Мы проходим границу между тенью и светом и медленно продвигаемся вперед. В неопределенность за рамками. И это вселяет в меня надежду.

Линии жизни .27 дюймов x 21 дюйм. Бумага, акварель. Ледопад Кхумбу, Непал Гималаи. [Иллюстрация] Клэр Джордано

[1 из 2] Mt. Ренье, 1890 г. и 2018 г. . 20 дюймов x 16 дюймов. Художник рассказывает: «Эти картины иллюстрируют спад ледника Нисквалли с 1890 по 2018 год. Картина 1890 года основана на изображении, обнаруженном в результате фотоанализа Фредом Витчем. По словам геоморфолога Пола Кеннарда, ледник Нисквалли проигрывает четверть мили длины каждый год «. [Иллюстрация] Клэр Джордано

[2 из 2] Mt.Ренье, 1890 г. и 2018 г. . 20 дюймов x 16 дюймов. Художник рассказывает: «Эти картины иллюстрируют спад ледника Нисквалли с 1890 по 2018 год. Картина 1890 года основана на изображении, обнаруженном в результате фотоанализа Фредом Витчем. По словам геоморфолога Пола Кеннарда, ледник Нисквалли проигрывает четверть мили длины каждый год «. [Иллюстрация] Клэр Джордано

Ледопад . 18 дюймов x 30 дюймов. Ледник Ингрэхэма, Mt. Ренье (14 410 футов), Каскад, Вашингтон.Художник хотел бы поблагодарить Даллас Гласс, Джейсона Хаммела и Кейси Салливана за то, что они поделились эталонными изображениями для некоторых картин в эссе. [Иллюстрация] Клэр Джордано

[Эта история впервые появилась в номере Alpinist 67, который теперь доступен в газетных киосках и в нашем интернет-магазине. Лишь небольшая часть наших многочисленных длинных историй из печатного издания когда-либо загружается на Alpinist.com. Обязательно возьмите Alpinist 67, за добро! — Ред.]

Эта история была опубликована в рамках кампании «Покрытие климата сейчас».

Здесь, в Alpinist , наша небольшая редакция усердно работает над созданием подробных историй, которые тщательно отредактированы, тщательно проверены фактами и красиво оформлены. Пожалуйста, поддержите наши усилия, подписавшись.

Съемка огня с длинной выдержкой — 5 советов для начинающих

Хотите сделать потрясающую фотографию огня с длинной выдержкой?

Фотография с длинной выдержкой может сделать пламя мягким и пушистым, запечатлеть искры и создать романтическое или уютное настроение.

Советы в этой статье помогут вам начать делать великолепные фотографии с большой выдержкой уже сегодня!

Фотосъемка с длинной выдержкой: 5 советов для начинающих

Предупреждение:

Будьте осторожны, когда практикуете фотографирование огня. Огонь может быть опасным, и легко проявить беспечность, думая больше о фотографии, чем о пожаре. Соблюдение безопасной дистанции важно для вас и вашего снаряжения.

5s | f / 10 | ISO 100

1. Используйте длинную выдержку

Чтобы сделать снимок с большой выдержкой, затвор камеры должен быть открыт достаточно долго, чтобы размыть движение и свет.Вот несколько способов, чтобы заслонка оставалась открытой:

• Режим приоритета выдержки: Здесь вы выбираете выдержку, а ваша камера выбирает диафрагму
• Режим приоритета диафрагмы: Здесь камера выбирает выдержку, но вы можете управлять ее выбором в зависимости от выбранной диафрагмы

Огненная съемка с приоритетом выдержки

Переведите камеру в режим приоритета выдержки, выберите желаемую выдержку и позвольте камере сделать все остальное.

Это заставит вашу камеру пропускать свет на время, которое вы выбрали. Камера выберет ISO (если он установлен на Авто) и диафрагму.

Приоритет выдержки даст вам разные результаты в зависимости от количества доступного света — и съемка таким образом может быть очень интересной.

Когда вы выбираете выдержку в пять или шесть секунд, вы можете запечатлеть интересные формы пламени и множество искр. Фактически, фотографии костров и факелов в этой статье были сделаны в режиме приоритета выдержки.

6s | f / 10 | ISO 100

Огненная фотография с приоритетом диафрагмы

Вы также можете настроить камеру на приоритет диафрагмы, выбрать среднюю диафрагму (f / 8-f / 11), установить низкое значение ISO (100-200) и позволить камере выбирать выдержку. Если вы снимаете ночью (когда действительно темно) и огонь является вашим основным источником света, ваша камера выберет длинную выдержку. Это должно дать вам фотографию с большой глубиной резкости и относительно без зернистости (т. Е. Шума).

Если из-за приоритета диафрагмы затвор остается открытым дольше, чем вы хотите, увеличьте ISO. Это уменьшит выдержку, но также начнет добавлять шум (к счастью, его можно уменьшить во время редактирования).

Карточная игра и фотографии матчей в этой статье были сняты в режиме приоритета диафрагмы.

1с | f / 11 | ISO 100

В любом случае, это всего лишь несколько советов для начала. Фотосъемка с длительной выдержкой — это игра и веселье! Обязательно попробуйте много разных значений диафрагмы и выдержки.

Если вы похожи на меня, вы будете взволнованы, просматривая каждый снимок и видя интересные формы, которые вы запечатлели.

2. Установите камеру на штатив

При съемке фотографии с большой выдержкой необходимо уменьшить дрожание камеры, которое приводит к получению размытых фотографий.

Дрожание камеры происходит при движении камеры при открытом затворе. Медленная выдержка (более одной секунды) делает невозможным держать камеру в руках и при этом получать четкие изображения.

Но использование штатива обеспечит устойчивость камеры и, следовательно, предотвратит сотрясение камеры и результирующее размытие.

3. Используйте дистанционный спуск затвора или установите таймер автоспуска

Дистанционный спуск затвора (или таймер автоспуска камеры) также может помочь уменьшить дрожание камеры.

Видите ли, когда вы нажимаете кнопку спуска затвора, камера немного перемещается — и это может вызвать размытие на ваших фотографиях.

Но когда вы используете дистанционный спуск затвора (или устанавливаете автоспуск камеры), вам не нужно беспокоиться об этом движении.

Использование дистанционного спуска затвора может показаться незначительным, но оно может существенно повлиять на резкость изображения.

6s | f / 6.3 | ISO 320
Искровые следы.

Обратите внимание, что при захвате пламени спички лучше всего работает пульт. Хотя автоспуск предотвращает дрожание камеры, задержка затрудняет захват этой первоначальной вспышки пламени с какой-либо реальной точностью.

4. Выберите тему

Вы хотите, чтобы ваше основное внимание было сосредоточено на самом пожаре? Или вы пытаетесь передать настроение, создаваемое огнем?

При съемке настроения может быть сложно сделать резкие снимки людей.Никому не легко сидеть на месте во время длительной выдержки, а движение приведет к размытию ваших фотографий.

Итак, сначала определите объект, а затем настройте параметры камеры, чтобы объект оставался резким.

Следующие фотографии были сняты в режиме приоритета диафрагмы с диафрагмой f / 8. Для первой фотографии я установил ISO на 100, а моя камера выбрала выдержку 5 секунд. Это было слишком долго для моей дочери, чтобы оставаться на месте, поэтому фотография получилась размытой.

5s | f / 8 | ISO 200

Для второй фотографии я установил ISO на 400, что уменьшило выдержку вдвое (до 2.5 секунд). Это помогло моему объекту оставаться на месте, а фотография стала более резкой.

2,5 с | f / 8 | ISO 400

5. Переключиться на ручную фокусировку

Автофокус не всегда работает в темноте. А автофокусировка на движущемся огне может быть сложной задачей.

Вот где на помощь приходит ручная фокусировка.

Теперь вам не нужно сразу отключать автофокус. Вместо этого попробуйте выполнить автофокусировку на предмете возле огня, а затем переключитесь на ручную фокусировку, чтобы сделать снимок, который вам нужен.

Как вы это делаете?

Сначала направьте фонарик на объект возле огня. Наведите камеру на объект и наполовину нажмите кнопку спуска затвора. Когда автофокусировка заблокируется, выключите фонарик и переключитесь на ручную фокусировку.

Наконец, ничего не регулируя в камере, сделайте снимок. Ваша камера будет поддерживать ту же точку фокусировки, и вы получите резкий снимок.

Примечание: Вы также можете попробовать вернуть фокус кнопкой!

Где вы будете практиковаться?

Вам нравится уютный костер в кемпинге или костры на пляже? Вам нравятся ужины при свечах? А как насчет жаркого зефира на заднем дворе? Все это было бы отличным местом для практики стрельбы с большой выдержкой.

6s | f / 5,6 | ISO 160

Эксперименты с длительной выдержкой возле костра могут вызвать небольшое привыкание. Чем больше вы практикуетесь, тем больше у вас будет удовольствия.

И не забудьте свой фонарик! Он понадобится вам, чтобы видеть элементы управления камерой, помогать с фокусировкой и безопасно возвращаться к машине.

5s | f / 16 | ISO 100

Теперь к вам:

Вам нравится создавать длинные выдержки огня? Поделитесь своими советами и фотографиями, оставив комментарий ниже!

Темные тюрьмы разума

Опубликовано в сент.2020 (номер 124) | 5932 слова
© 2020 Автор: Кэролайн М. Йоахим. Ранее опубликовано в Burn the Ashes под редакцией Джона Джозефа Адамса, Кристи Янт и Хью Хоуи. Печатается с разрешения автора.

При правильном наложении город выглядел очаровательно: многоквартирные дома, похожие на гигантские рядные дома, гармонично сочетающие викторианский стиль и современность, бутики и кафе на засаженных деревьями улицах, парки, залитые солнцем. Вивиан Ватанабе когда-то жила в этом доме в многоэтажной квартире, выкрашенной в васильковый цвет с бирюзово-белой отделкой.Теперь она не могла этого видеть, не так, как раньше. Как Тень, все в этом блоке представляло собой невыразительное серое здание. Что было на самом деле? Были ли это красочные квартиры, расположенные вместе, вялые серые здания. . . или что-то совсем другое? Чипы имплантированного личного восприятия сделали невозможным это знание.

Вивиан насчитала семь зданий в этом квартале. Десять лет назад, в другой жизни, она жила здесь со своей женой Брук и их ребенком Кэсс. Второе здание из-за угла принадлежало им.Обычные граждане — в безликих серебристо-серых накладках, которые носят все, у кого достаточно очков, чтобы не быть Тенью, — шли по тротуару, возвращаясь с работы домой. Они оставили Вивиан прочь. Она считала их гражданами, но они видели в ней темную тень, некрасивое пятно в их прекрасном мире. Они угадывали ее преступления, судили ее, избегая любого подобия контакта, опасаясь, что простая связь с Тенью будет стоить им драгоценных очков.

Они поступили правильно.Вивиан здесь не место, но иногда ей нужно вернуться, чтобы быть рядом со своей семьей, даже если она не может их узнать. Насколько Вивиан знала, они могли переехать в новый район много лет назад. Но когда они с Брук вернулись из больницы с малышкой Кэсс, они переехали именно в этот дом. Где Кэсс сделала свои первые шаги и нарисовала карандашом картинки по всей внутренней части их туалета. Где, будучи подростком, Кэсс рисовала их пейзажи, портреты и бесконечные вариации подсолнухов.

У Вивиан все еще была одна из картин, хотя теперь она не могла видеть ничего, кроме чистой белой страницы. Это изменение произошло и здесь более десяти лет назад. Она вытащила Кэсс из протеста и бросила его в тень, а на следующий день Граждане проголосовали за постоянный эксперимент с теневой тюрьмой. Они обрекли ее на существование в бесконечной тени, чтобы защитить себя. Так что она собрала картину Касс с подсолнухами и вышла. Чтобы защитить свою семью.

Вдалеке приблизилась высокая серебряная фигура Хранителя Теней.Вивиан поспешила прочь. Это может быть Брук, и она не вынесет, чтобы жена видела ее такой. Хранители не были так сильно связаны фильтрами, и без накладки она выглядела бы где-то между оборванным и полумертвым.

Она провела пальцами по неровной щетине своих волос. Она сама побрила его на ощупь, так как не могла видеть свой скальп. Брук раньше любила свои волосы. Она завидовала длине.

Ухоженные серые здания уступили место полуразрушенным серым зданиям.Как и большинство Шейдов, Вивиан жила на окраине города. Она только что закончила смену на конвейере ZimCorp, ее руки затекли и болели от повторения одних и тех же движений часами подряд. Поместив металлические пластины размером с половину ее ладони в прорезь на рабочем основании, наблюдая, как толстая игла протыкает пластины, протыкая их отверстиями. Снятие пластин с машины и размещение их на ремне, который доставил их к следующей станции. Трудно было сказать наверняка, что она делала — «Шейдс» занималась производством только на ранней стадии, и никогда ничего, что дало бы возможность украсть готовый или почти готовый продукт.Но ходили слухи, что это новый вид PIP, даже хуже нынешних.

Информацию найти было сложно. Шейдс получила только тюремную сеть — она ​​не могла даже получить доступ к лентам новостей уровня гражданина, какими бы предвзятыми и искаженными они ни были. Если бы она могла раздобыть немного пива, она могла бы обменять его на тетушку Ян, чтобы взглянуть на руморнет, узнать, какие ужасные технологии она помогала создавать. Теоретически Хранители могли видеть все, что она делала, считывая это со своего PIP, но с таким количеством Теней, которые нужно было отслеживать, они в значительной степени отказались от сырых сенсорных данных для алгоритмов теневой тюрьмы, которые не распознают терминал столь же древний, как терминал тети Ян.Наверное.

Впервые за многие годы Вивиан накапливала баллы, ползая обратно к линии гражданства, вместо того, чтобы неумолимо падать до нулевого балла. Если она будет опускать голову, может быть, они освободят ее. У нее мог быть солнечный свет. Увидеть ее семью. Есть хоть какое-то подобие ее прежней жизни. Тени исчезали, достигали нуля или убивали себя незаконными операциями, пытаясь удалить свои PIP. Может, ей лучше поработать с системой. . . но нет, именно этот менталитет позволил системе процветать.

Ей пришлось продолжать сражаться. Для Кэсс. Ей нужно было узнать, над чем работает ZimCorp.

Может быть, Джаз позволит ей подработать в «Слепом тигре» и заплатить ей пивом.

Она пересекла переулок, который пролегал между продовольственной и ветхими квартирами, затем семь раз постучала в невзрачную серую дверь. Он открыл трещину, и обычный гражданин посмотрел на нее. Граждане и даже рекламные боты носили одно и то же серебряное тело, что делало невозможным узнать, с кем она разговаривает.Только Хранители выглядели иначе — крупнее и немного бледнее серебристого — и даже они могли транслировать наложение Generic Citizen, если бы захотели.

Вивиан была Тенью так долго, что изо всех сил пыталась вспомнить даже самые знакомые лица. Брук. Касс. Ее ребенку сейчас было бы около тридцати. У Вивиан могут быть внуки, которых она никогда не встречала. Может никогда не встретиться. Единственным человеком, которого она когда-либо видела как личность, была тетя Ян, которой удалось взломать систему и представить себя бабушкой с пучком черных волос с серебряными прожилками.

Гражданин уставился на нее и ничего не сказал. Это может быть Джаз, или покупатель, или тайный хранитель, ожидающий, что она совершит ошибку, которая будет стоить ей драгоценных очков — у нее не было возможности узнать.

«Джаз работает сегодня вечером?» — спросила Вивиан.

«Кто хочет знать?»

«24601.» Вивиан не могла называть своего имени. Если она пыталась раскрыть личную информацию, она отфильтровывалась, поэтому они ее просто не слышали. Это было не так плохо, как первые несколько месяцев в теневой тюрьме, когда было невозможно разговаривать, потому что фильтры были такими агрессивными.Слава богу, работа в тени была более полезной, хотя бы при некотором общении. Но она по-прежнему была Тенью, а не Гражданином, и все заключенные в системе были взаимозаменяемыми. Со временем она создала коды с регулярными контактами, почти идентичными.

«Ага, а я Жавер». Джаз открыл дверь. «Ты снова ищешь работу? Это было медленно, и у Би-би нет кредитов. Хранители жестко расправляются с выпивкой. . . В наши дни это не так модно, как небольшой акт восстания.”

Вивиан вздрогнула при слове восстание , но Джаз не была Тенью, поэтому теоретически ее речь не отслеживалась тюремными алгоритмами. «Я хочу принести своей тётушке банку пива».

«Посудомоечная машина снова сломалась, так что Б.Б., вероятно, обойдется вам с шестью пачками дешевого дерьма, если вы позаботитесь о и тех ». Серебристая рукава накладки Jazz указала на гору грязной посуды, переливающейся из раковины промышленного размера.

Тетя Ян жаловалась, что ей не достали пиво лучшего качества, но Вивиан видела, как она пила вино.В те дни было трудно достать даже самое худшее пиво. Она обнаружила, что наполовину надеялась, что тетя предложит поделиться, хотя она была сухой с тех пор, как несколько лет назад был введен запрет.

Она прошла мимо бара, где горстка граждан съела тарелки ароматных питательных кирпичей и потягивала напитки, запрограммированные на вкус, такие как пиво, виски или фруктовые коктейли. Она пошла прямо к заднему двору, где Би-Би раскидал еще несколько тарелок в и без того ненадежную стопку.

«Кто ты, черт возьми?» он потребовал.

«Джаз сказал, что вам нужна посудомоечная машина. Я посудомойка.

«А как именно она планирует вам платить? Я не зарекомендовал себя ».

«Я куплю пару пачек по шесть штук». Она протянула руку ладонью вверх.

Он просканировал ее чип, чтобы убедиться, что она не прибегает к насилию или иным образом не подходит для найма. Сканирование дало ему временный идентификационный номер тени на случай, если он захочет отправить отчет, ее текущее общее количество баллов и список нарушений. Он осмотрел ее с головы до ног, как будто мог получить информацию из общего темного контура, проецируемого Шейдсом.«Вся посуда. Одна упаковка из шести штук , когда вы закончите. Выпейте где-нибудь в другом месте — бар для граждан ».

«Да, без проблем». Вивиан принялась за гигантскую гору блюд. Периодически из бара приходил Би-би и накачивал ее еще. Он будет держать ее занятой до закрытия, всего за одну чертову упаковку из шести банок.

Рядом с ней появился таргетированный рекламный Generic и завязал разговор. «С пятью тысячами баллов Шейдс получает право на курсовую работу в общественном колледже Хуана Педро Томаса.С рабочими пакетами и кредитами вы сможете получить образование ».

«Спасибо», — сказала Вивиан, зная, что Дженерик останется рядом, если она попытается спорить. Прошел год с тех пор, как у нее было пять тысяч баллов, и она потеряла всякую надежду вернуться на этот уровень. Теперь ее жизнь сводилась к тому, чтобы накапливать набранные очки, держаться выше нуля, делать то, что ей нужно делать, чтобы остаться в живых. Работать за пиво с целью подкупа тетушки было ужасной идеей, за исключением того, что это могло помочь сломать систему и сделать мир для Кэсс лучше.

Стопка тарелок переместилась в раковине, и Вивиан не успела их всех уловить. Два стакана соскользнули на пол и разбились вдребезги.

«Я куплю тебе пиво за все, что ты сломаешь. Два стакана, два пива. Вы, тени, истощаете общество. Не могу даже мыть проклятую посуду.

Вивиан не ответила, просто методично перебирала оставшуюся часть стопки. Внизу раковины одна из пластин треснула пополам. Она все равно вымыла его и поставила на стойку вместе с остальными.Было уже далеко за полночь, оставалось всего несколько часов до ее следующей смены в ZimCorp.

B.B. закрылся, и Джаз вошел на кухню с тремя бутылками пива.

«Тот был разбит на дне раковины. Я этого не делал ».

Джаз пожал плечами. «Вы жалуетесь, Б. А твоей тете действительно нужно больше трех бутылок пива? »

Вивиан нуждались в очках больше, чем в пиве, и ей повезло, что Би Би заплатил ей вообще. Или, может быть, он этого не сделал, и Джаз работал вокруг него.»Спасибо.»

Во время неловкой паузы Вивиан осторожно упаковала пивные бутылки в свой изношенный рюкзак. К ее удивлению, Джаз бросил ей жетон с несколькими кредитами.

«Что это?»

«Вы бывали здесь так много раз, что почти чувствуете себя другом, даже если я не знаю вашего настоящего имени или чего-то еще». Джаз пожала плечами, затем ее серебристая накладка Generic повернулась и направилась к двери. Она остановилась в дверном проеме и снова посмотрела на Вивиан, лицо ее накладки, как всегда, оставалось невыразительным.»Не возвращайся».

Он ужалил. Вивиан хотела оставить жетон в виде драматического жеста, но получить кредит было трудно. Она сунула жетон в карман. В конце концов, это всегда случалось. Она не стоила риска. Люди должны были позаботиться о себе. «До свидания, Джаз».

• • • •

Все отбрасывает тень, даже сам город. Под землей, вне досягаемости солнечного света, были квартиры, зажатые между гигантскими трубами и туннелями, которые уносили городские отходы.В теневом городе не было ни дорог, ни машин — Шейды, жившие здесь, шли на работу по вершинам канализационных труб и по узким тротуарам, тянущимся вдоль туннелей для сточных вод. Было сыро, темно, сыро и убого, и ни один цивилизованный человек никогда бы туда не поехал. Даже Вивиан обычно оставалась на поверхности, но тетя Ян была известной бунтаркой — она ​​жила под землей, чтобы уклоняться от Хранителей.

Туннели представляли собой лабиринт, освещенный мерцающими синими огнями, тусклыми и расположенными слишком далеко друг от друга, чтобы прорваться сквозь тьму.Вивиан прошла запомненную серию поворотов, четвертый туннель слева, второй туннель справа, по удлиненным лестницам, которые кто-то соорудил в виде импровизированного моста. В туннелях пахло мочой и плесенью со стойким налетом лимона, который даже теневые тюремные фильтры использовали, чтобы немного приглушить зловоние.

Вивиан вылезла из туннеля, протиснулась между двумя массивными зелеными канализационными трубами и остановилась на пороге квартиры тети Ян. С тех пор, как она была в гостях, прошли месяцы, и, возможно, старуха, которую все называли тетушкой, здесь больше не жила.Насколько она знала, тетя больше не жила.

Вивиан постучала в дверь и отошла достаточно далеко, чтобы тетя могла видеть ее через зрителя, не то чтобы там было что-то, что можно было бы увидеть, кроме Тени.

«Я не стою того».

У тети обычно был скрипучий голос, но сегодня Вивиан могла слышать только мягкий голос гражданина. Но слова звучали так, как сказала бы тетя.

«Я тоже», — ответила Вивиан.

Они молча стояли по разные стороны все еще закрытой двери.

«Ты сегодня себя не говоришь», — сказала Вивиан. Если бы это была не тетя, предложение пива было бы в лучшем случае пустой тратой пива, а в худшем — целым миром неприятностей.

«А, завсегдатай, которого не было. Но какой, интересно? » Гражданин открыл дверь и внимательно посмотрел на нее. «Я испытываю слабость к старушкам, поскольку сама была одной из них. Заходи, дитя.

Вивиан склонила голову. Тетя Ян не должна видеть, что она старая, но она всегда называла всех детьми. Взаимодействие представляло собой смесь правильного и неправильного, и теперь не было выхода, не рискуя драгоценными очками.

«Худшее, что может случиться, — это смерть, и даже она приносит свободу от ада, в котором мы живем». Гражданин придержал дверь.

«Я принес пиво». Вивиан подняла бутылку.

«Надеюсь, больше, чем один».

Гражданин повернулся и пошел по коридору, шагая в замедленном темпе, чтобы образ молодого Гражданина соответствовал темпам напряженного движения пожилой женщины. Вивиан закрыла за собой дверь и последовала за ней.

«Почему я тебя не вижу?» — спросила Вивиан.Тетушка никогда раньше не занималась накладками.

«Сначала пиво, сначала пиво». Гражданин проводил ее в квартиру тети, и когда она вошла внутрь, старуха внезапно выглядела так, как должна.

Вивиан уставилась на него. Было так приятно увидеть что-то, кроме обычного наложения.

«Я никогда не знаю, кто постучится в мою дверь, а проектирование накладки« Гражданин »в моей квартире — это простой трюк, дитя», — объяснила тетя, неверно истолковав взгляд Вивиан как выражение удивления.«Вы не против, если я назову вас ребенком? Ты не молод, но еще моложе меня.

«Можете называть меня как хотите, тетя». — послушно сказала Вивиан. Тетя всегда настаивала на уважении.

Вивиан задалась вопросом, почему тетя будет использовать квартирную систему, а не проецировать ее из своего PIP. Может быть, проблемы с безопасностью? Вивиан вытащила из сумки три кружки пива и протянула их.

Тетя поинтересовалась . «Такое дешевое пиво, а всего три?»

— Там тяжелые времена, — пожав плечами, сказала Вивиан.«Я должен был получить упаковку из шести штук, но они наполовину затормажили меня».

Тетя открыла первую и запила. «Так почему ты здесь?»

«Ты всегда знаешь самые лучшие секреты, тетя».

Старуха хихикнула. «Я так и делаю. Здесь, чтобы узнать, где получить свой PIP? Вы не так близки к конечной черте, как большинство отчаявшихся душ, которые сбиваются с пути ».

— Вам удалили PIP, — прошептала Вивиан. Внезапно система безопасности квартиры обрела смысл.

Тетя поджала губы и сузила глаза. «Я не люблю ошибаться, и я думал, что читал о тебе».

Вивиан подняла обе руки. «Я не думал. . . Вы действительно знаете людей, которые умеют убирать PIP? Все говорят, что если вырезать их, это убьет вас ».

Тетя вздохнула. «В этом есть доля правды. Установка довольно проста, потому что чипы высвобождают наниты, из которых состоит остальная часть системы, когда они оказываются внутри вашего тела. Это кошмарное применение самовоспроизводящейся технологии нанокомпьютеров, благодаря которой я получил постоянную работу, когда я еще был в безопасности, показывая свое лицо в университете.Система PIP связана с вашим метаболизмом для получения энергии, и здесь есть карман с охлаждающей жидкостью, установленный прямо против… »

Тетя резко остановилась и покачала головой. «Удаление PIP — это в лучшем случае деликатное дело, но вы здесь не поэтому».

«Я — Шейд в линейке ZimCorp, и я хочу знать, что делаю. Мы жили в одном районе, еще до теневых тюрем. А потом, после этого, вы позволяете мне иногда использовать ваш терминал для пива… »

Тетя наконец расслабилась.»О да. Теперь я тебя вспомнил. Прошло много времени с вашего последнего визита. Тогда лучше пива. Терминал в шкафу, под грудой бюстгальтеров и нижнего белья. Хранители никогда не хотят прикасаться к нижнему белью старухи. Мне не нравится идея кого-то такого старого, как я, голым. Она хихикнула. «Кроме тех, кто хочет поваляться со старой тетушкой!»

Вивиан покраснела. «Спасибо, тетя».

«Когда закончите, верните его в исходное положение».

Руморнет быстро нашла то, что ей было нужно.ZimCorp работала над дополнением к PIP, своего рода технологией ревизии памяти. Достаточно плохо, что они контролировали реалии настоящего; теперь они хотели отфильтровать прошлое людей. Избавьтесь от любых воспоминаний, которые заставили их бороться против системы.

«А, да, — это плохо», — сказала тетя из другой комнаты, напомнив Вивиан, что, хотя ее и не было рядом, она не смотрела через плечо, но ничего не шло через терминал без ее ведома.

«Но что мы можем сделать?» — спросила Вивиан.Это было хуже, чем она ожидала, но саботаж работы на фабрике приведет к ее увольнению, причем разными способами.

«Если ты принесешь мне один из этих новых чипов, я смогу взломать его или передать кому-нибудь, кто сможет», — задумчиво сказала тетя. «Мы вытаскиваем людей из системы так быстро, как можем, но хирургов, обладающих навыками удаления PIP, не так много. Мы не готовы к этому новому уровню ада ».

«Вы хотите, чтобы я украл у ZimCorp». Вивиан недоверчиво уставилась на него.

«Я знаю, дитя. Спросить много «. Тетя глотнула последнюю бутылку пива. «Если вы дадите мне то, что мне нужно, я свяжу вас с моим хирургом и сделаю удаление вашего PIP».

Свобода из темной тюрьмы, и все, что ей нужно было сделать, это рискнуть всем.

• • • •

Чтобы получить готовый чип, Вивиан нуждался в доступе в другое крыло заводского комплекса — конец сборочной линии. Там были офисы — прием на работу, медицинская поддержка, заявки в университеты и колледжи.Если бы у нее было пять тысяч баллов, она могла бы поступить, подав заявку на курсы в муниципальном колледже. Как бы то ни было, ее лучшим вариантом была травма на рабочем месте. Это даст ей доступ в медицинскую лабораторию. Хитрость заключалась в том, чтобы найти правильную травму — достаточно серьезную, чтобы увести ее в другое крыло, но не слишком серьезное повреждение.

Предусмотрены меры по предотвращению травм, но машины старые.

Когда ее линейный супервайзер находился в дальнем конце зала заседаний, она оторвала цевье, опершись на него локтем.Шторы по обе стороны от нее на линии не заметили или сделали вид, что не заметили. Лицом вперед, без разговоров, делай свою работу. Все остальное может стоить вам очков.

Вивиан использовала сломанное цевье, чтобы прикрыть датчик, который отслеживал, находится ли ее рука на расстоянии от машины. Она поместила металлическую пластину в обозначенный паз на рабочей поверхности и прижала ладонь к пластине. Она смотрела, как то, что осталось от цевья, вращалось, сломанный пластик царапал ее кожу, но не убирал ее руку.Внешний датчик зарегистрировал зеленый цвет, приняв обломок цевья за ее руку.

Шило вошло в ее руку.

Аппарат обнаружил ошибку. Он остановился и издал серию высоких гудков. Вивиан смотрела на металл, выступающий из середины темного контура ее руки, не в силах разобраться в столь явно неправильном изображении. Ее ПИП отфильтровал самые острые ощущения боли, заменив их странным паттерном пульсации, призванным привлечь внимание к ране, не будучи мучительным.Она никогда раньше не получала таких травм, и это было скорее сюрреалистично, чем мучительно.

Свободной рукой она сбила сломанное цевье с датчика и упала на пол. Надеюсь, все это будет похоже на несчастный случай. Она была довольна тем, насколько хорошо ее план продвигался; травма оказалась не такой серьезной, как она опасалась. Они отвезли ее в медицинскую лабораторию и перебинтовали, и, надеюсь, она могла получить чип, который ей был нужен.

Медицинские отмены сбросили теневой фильтр, окружающий травму.

Она впервые за много лет увидела плоть своей руки. Крошечные параллельные белые линии там, где сломанное цевье поцарапало ее загорелую кожу. Темно-коричневые пигментные пятна и веснушки — их намного больше, чем было раньше. Бледно-голубые ее вены. Морщины. Ее собственная рука. Она внезапно поняла, что Шейды стали резчиками, почему они ранили себя. За это. Взгляд на собственное тело.

Кровь сочилась по краям иглы. Малиновое кольцо, контрастировавшее как с плотью ее руки, так и с сияющим серебристым металлом.

Машина перестала пищать, и шило втянулось. Кровь хлынула повсюду, пульсируя через колотую рану и скапливаясь на дне машины. Она никогда не видела столько крови.

Она закричала.

Был шквал активности, хаос. Начальник этажа кричала, но Вивиан не уловила ни одного слова. Дженерик обернул руку белой тканью, которая сразу же стала красной. Другой Дженерик повесил ей на шею шнурок — пропуск, по которому она могла попасть в другое крыло для оказания медицинской помощи.

Один из Дженериков вывел ее с конвейера и по длинному коридору, постоянно болтая с ней. Время от времени она пыталась кивать, чтобы показать, что все еще в сознании, но даже от этого небольшого движения у нее кружилась голова. Она споткнулась, прислонилась к окнам вдоль одной стороны коридора и зажмурилась. «Простите. Так кружится голова.

Она открыла глаза и обнаружила, что смотрит вниз на остальную часть конвейера, полностью автоматизированную и контролируемую Хранителем.Ее голова закружилась. Она знала, что ей следует изучить сцену внизу на предмет недостатков безопасности, но она совсем не ожидала этого — рабочих не было, только охранник и ряд машин.

Дженерик проводил ее в медпункт и оставил ее с документом, обозначенным красным крестом на груди их общей накладки, на дежурстве. Уход был безличным и эффективным. Наложение швов и повязок, сканирование, чтобы убедиться, что ее периферийный идентификационный чип не поврежден, сброс ее PIP, чтобы убрать пульсацию, требующую неотложной помощи, чтобы оставить только тупую боль.Кожа ее руки снова исчезла в тени. Она задавалась вопросом, увидит ли она это когда-нибудь снова.

Пришел второй документ. «Первый пациент для новой установки?»

Первый док покачали головой. «Careless Shade на переднем конце линии. Пробил собственноручно одной из машин. Я знаю, что Шейдсу нужна работа, чтобы занять их, но мне хотелось бы, чтобы мы полностью автоматизировались ».

Вивиан не должна была слышать этот разговор, но, возможно, медицинские переопределения уменьшили ее фильтрацию звука.Если она выберется из этого, она сможет использовать это в своих интересах. Она сыграла забывчивую Тень, сделав вид, что не замечает их разговора.

«У нас есть готовые прототипы, кто знает? Это просто Тень «.

«Хочешь сделать это, давай. Я все еще буду здесь работать, когда твоей недавно закрашенной заднице имплантируют новейшие технологии.

Один из докторов подключил ее к капельнице. «Шейд потерял столько крови, что она никуда не денется, хочешь пообедать?»

«Конечно.На 6-м и Мэйн появилось новое заведение с добавлением вкусных блюд для эмпанада ».

Это был ее шанс. Она видела, куда указывал доктор, когда они говорили о прототипах — новый имплант был здесь, в медицинской лаборатории. Ей вообще не пришлось бы выходить на сборочный цех.

Остались оба документа. Вивиан заставила себя встать и споткнулась о стеклянный шкаф, где хранились прототипы, едва в пределах досягаемости прозрачной трубки, которая привязывала ее к мешку с жидкостью. Крышка кейса была заперта, но ключ лежал на столе рядом с кейсом.В два аккуратных ряда лежала дюжина фишек. Вивиан осторожно удалила два, в результате чего остались несколько более короткие ряды, но, на ее взгляд, это было менее очевидно, чем одна недостающая фишка, из-за которой ряды стали неровными.

Она завернула фишки в салфетку и сунула их в карман. Если ее поймают, она потеряет все свои очки и будет уволена. Она, вероятно, потеряла бы очки только из-за своей «аварии», хотя технически люди не должны были наказываться за травмы. Они хотят провести расследование.Возможно, они уже анализировали данные из ее PIP. Команда безопасности сможет увидеть то, что она видела, в том числе наблюдать за очертаниями ее рук, крадущих их новейшие технологии.

Возможно, они еще не начали расследование, иначе они были бы в состоянии повышенной готовности. Ей нужно было выбраться. Ей не терпелось официально выписаться. Вивиан нахмурилась. Казалось неправильным, что они оставили клинику без присмотра. Слишком легко. Если она вернет фишки, возможно, они позволят ей жить, не заберут все ее баллы.Может быть, есть какой-то другой способ остановить это, замедлить спуск на новые уровни ада.

Нет, она была совершена. Она вызвала смутное воспоминание о Кэсс, как они выглядели, когда им было почти семнадцать, одетые во все черное, с ярко-синими волосами, почти такими же короткими, как у Вивиан сейчас. Она закончила бы это для Кэсс, а тетя помогла бы ей удалить ее PIP, и она жила бы под землей, где Хранители не могли бы ее найти. Может быть, когда-нибудь она даже снова увидит Касс и Брук. Она попыталась набраться сил из этой мысли.

Она вытащила капельницу, чуть не потеряв сознание при виде крови, стекающей по концу трубки. Ее рука оставалась в тени, рана не была достаточно серьезной, чтобы снова сработать медицинская безопасность. Или теперь, когда ее лечили, было какое-то переопределение? Она нашла марлю и наложила ее на тупую боль в том месте, где, как она думала, была капельница. На этот раз тень может пригодиться — она ​​наверняка была залита собственной кровью, но в коридоре все, что можно было бы увидеть, была Тень.

Она добралась до своего крыла без происшествий и отключилась с помощью лишь незначительных сигналов тревоги периферийным зрением, чтобы уведомить ее о несанкционированном уходе. Никто не обращал на нее внимания. Она была Тенью в толпе Теней, все они взаимозаменяемы, работники на кону.

Как только она покинула собственность ЗимКорп, она открыла люк и спустилась по лестнице. У нее кружилась голова от травм, и она входила в другую точку подземного лабиринта, но поток сточных вод приведет ее к главному туннелю.

Крысы сновали по краям канализации, и от запаха человеческих отходов с их лимонным налетом пульсация в ее голове усиливалась. Она взглянула на свою руку, но не смогла увидеть, кровоточила ли она из колотой раны или из оторванной ею внутривенной инъекции. Если будет плохо, то сработают предохранители, и она сможет видеть. Она нашла свою обычную точку входа в главный туннель и прошла по запомненной серии поворотов, четвертый туннель слева, второй туннель справа, по приставным лестницам, которые кто-то соорудил как импровизированный мост.

Она постучала в дверь тети Ян, покачиваясь на ногах, ожидая, пока тетя впустит ее. «У меня есть чипсы».

Дверь открылась, и тетя стояла с другой стороны без накладки «Гражданин».

«О, дитя».

Вивиан проследила за взглядом тети. Позади нее из ниоткуда появилось трио Хранителей. Они отфильтровали себя от чувств Вивиан с помощью ее ПИП. Она не знала, что они следят за ней. Она привела их прямо к тете.

Все было слишком просто.

«Сдать украденное». Хранитель Теней протянул руку, и Вивиан бросила в нее оба обернутых тканью чипа. Теперь не было смысла сражаться, все, что она сделала, только усугубило ситуацию, и у нее не было возможности сбежать от трех Хранителей.

У тети не было PIP. Не было официальных записей о ней как о Гражданине или Тени — она ​​была вне системы, уже мертва.

— Беги, — прошептала Вивиан.

Но тетя Ян не двигалась.Она подняла руки вверх, чтобы показать, что она безвредна. Казалось, что она собиралась обнять приближающегося Хранителя. Ее лицо было спокойным, а голос твердым. «Те, кто делает невозможной мирную революцию -»

Хранитель выстрелил ей в грудь, прежде чем она успела закончить. Пять выстрелов в быстрой последовательности. Громкие всплески звука. Рот тети все еще шевелился, пытаясь повторить слова, которые когда-то сказал Джон Ф. Кеннеди, но Вивиан не могла слышать ее из-за выстрелов и звона в ушах.Кровь пропитала пурпурную тунику тети, словно алые звезды. Узор напомнил Вивиан из Кассиопеи, кривую букву W из крови. Тетя на мгновение заколебалась, прежде чем упала.

“. . . сделает неизбежной насильственную революцию ». — прошептала Вивиан, заканчивая цитату, которую начала тетя.

• • • •

«Вам введут наниты. Испытания на животных показали минимальные побочные эффекты. Это начальный этап тестирования на людях. Подпишите здесь, чтобы указать, что вы понимаете исследование и соглашаетесь на участие.”

«Введено?» Металлические пластины, которые она делала, не подходили для инъекций, они выглядели так, как будто они устанавливались хирургическим путем. «Что, черт возьми, я делал на кону?»

Обычные серебряные черты Дока превратились в ухмылку, о возможности которой Вивиан даже не подозревала: новая функция или обновление, связанное со статусом? Лицо Дока вернулось к своему пассивному умолчанию. «Вы украли две чешуи у аниматронного дракона из последнего иммерсивного фильма« Кардиналы-хранители »- Сейрю: Страж Востока .Настоящее чудо дизайна — каждую шкалу можно индивидуально запрограммировать на цвет, яркость и движение, чтобы имитировать щетину или сплющивание во время полета ».

Док протянул один, и без фильтра — или с другим фильтром — он больше походил на чешую дракона, чем на фишку.

Что вы делаете против того, у кого есть вся власть? Они контролировали руморнет, накладки, точки. Они написали все правила, и Вивиан не могла даже знать, что происходит. Формы перед ней могли сказать что угодно, и если она согласится на эту процедуру, ZimCorp будет контролировать ее прошлое, питая ее ложные воспоминания, чтобы поддержать их версию реальности.Как она могла с этим бороться?

«У меня кончились баллы», — сказала она. «Я не имею никакого выбора.»

Док через стол пожал плечами.

Выбор был больше, чем у тети. Участие в исследовании восстановит ее количество очков до 7500. Она будет Тенью, но ее простят за кражу фишек — чешуи дракона — у ZimCorp. Она могла бы посещать уроки в общественном колледже, может быть, каким-то образом вернуть себе гражданство. Подпишите формы и станьте подопытным кроликом на совершенно новом уровне ада, или откажитесь и будьте устранены.

Она подписала формы.

Игла для укола была достаточно маленькой, чтобы ее не смущать врачи. Металл исчез в тени, а мутная жидкость внутри шприца исчезла.

Они держали ее для мониторинга, тестировали выходы на ее PIP.

В конце концов Док кивнул и протянул ей записную книжку в красной обложке. Внутри было пусто. «Вы можете идти».

В последний раз, когда ей это говорили, она находилась в физической камере, запертой, как животное, в клетке, слабо пахнущей хлоркой.Ряды камер, заключенные внутри, охранники снаружи, и непреодолимое чувство вины за ее преступления. Все было лучше, чем вот так запереться, даже как Тень, по крайней мере, она могла…

Вивиан покачала головой. Она была достаточно взрослой, чтобы помнить тюрьмы, но никогда не была в них заключенной. Ей нужно было следить за своим прошлым, нужно было помнить, какие воспоминания были реальными, и отвергать другие. Она поспешила через город, отчаянно пытаясь вернуться домой.

• • • •

Вивиан записала свои воспоминания в блокнот, который она украла из квартиры пожилой женщины через три недели после того, как она вышла из тюрьмы.Она провела пальцами по ярко-красной обложке. Красный, как начало радуги, тянущийся по небу. Она украла его много лет назад и несла с собой, когда переходила из приюта в приют, оставаясь в живых благодаря программам социального обеспечения. Она была такой неблагодарной.

Воспоминания казались такими реальными. Как накладки на ее прошлое, а она не видела правды. Вот почему ей пришлось это записать. Ничего цифрового, только старомодные туши на бумаге.

Один ребенок: Касс.Учился живописи, любил подсолнухи.

У нее было то игривое чувство, что она писала это раньше. Она пролистала блокнот и пролистала несколько страниц воспоминаний, начиная с беспокойного детства и заканчивая более недавним прошлым, временем, когда она начала работать с системой, а не против нее. Все было связно, все имело смысл.

Где она была? Она прочитала последнюю написанную строчку. Если я смогу заработать достаточно очков, чтобы стать гражданином, я смогу снова увидеть свою семью .

Да. Ей нужно было добиться большего, вернуть свои очки.

Целевое объявление появилось рядом с ней, спроецированное в серебристую форму универсального объявления. «ZimCorp ищет добровольцев для тестирования нашей новой технологии улучшения памяти. Зарабатывайте баллы для получения гражданства, рекомендуя подходящих кандидатов ».

Да. Вивиан изменит ее жизнь.

Она закрыла красный блокнот.

Понравилась эта история? Вы можете поддержать нас одним из следующих способов:

Fire Emblem Echoes: Shadows of Valentia обзор: «Захватывающий взгляд на то, где могла закончиться серия»

Что происходит, когда серия внезапно с опозданием переходит в сверхновую? Shadows of Valentia предоставляет Nintendo редкую возможность извлечь выгоду из недавнего взлета Fire Emblem, исследуя ее прошлое.Этот ремейк японской Fire Emblem: Gaiden — не столько новое начало для сериала, сколько взгляд на то, где он мог оказаться в альтернативной вселенной — где его идеи, вызывающие разногласия, пустили корни, а не были отброшены позже. игры такими, какими они были в конечном итоге.

Значит, это другой вид Эмблемы Огня, но ее история затрагивает знакомую территорию. У нас есть два королевства, вовлеченных в жестокий конфликт, в который вступает пара героев, которые изначально были скромными и неизбежно обречены на великие дела.И да, в этом замешаны драконы. Главные герои Альм и Селика выбирают два совершенно разных пути для решения проблемы: один ищет мира через веру, другой стремится положить конец войне победой на поле битвы.

Итак, мы бывали здесь раньше. Но этот сериал всегда был не столько повествованием, сколько связями, которые вы строите с его персонажами. В то время как у Альма есть теплые товарищеские отношения со своими братьями по оружию, история Селики — самая интересная из двух сюжетных веток, потому что с ее товарищами, как правило, веселее проводить время.К ней присоединяется грубый наемник с золотым сердцем — архетип, но симпатичный — рядом с самоуверенным лучником симпатичного мальчика и парой магов, которые обмениваются колючками между шокирующими противниками своими мощными заклинаниями грома.

Обе группы выбирают разные маршруты по карте, напоминающей 2D-игру Mario: каждый лидер представлен крошечным спрайтом, который вы перемещаете между узлами, участвуя в стычках с врагами — людьми или другими — между городами, портами и цитаделями.В определенных поселениях вы можете нанимать сельских жителей и бродячих воинов для выполнения их собственных миссий, болтая с горожанами, чтобы дать вам представление о том, как они справляются с конфликтом, или принять побочные квесты. Вы также можете обыскивать окрестности в поисках оружия и продуктов питания, чтобы добавить их в свой конвой, что представляет собой элементарную мини-игру со скрытыми объектами, за исключением того, что объекты не особенно хорошо спрятаны. Тем не менее, все это способствует более сильному ощущению места и более широкой картине мира вдали от линии фронта.

На некоторых остановках вы найдете подземелья, которые вы исследуете с традиционной точки зрения от третьего лица. Здесь вы столкнетесь с монстрами: столкнитесь с ними, и вы начнете короткую тактическую битву. Атакуйте их первыми, и вы столкнетесь с меньшим количеством юнитов, у каждого из которых немного исчерпано здоровье. Однако, если они нанесут удар, когда вы пытаетесь пробежать мимо, они вызовут подкрепление и сделают первый ход. Это то, что вы видели в десятке других ролевых игр, хотя в Fire Emblem это в новинку, а измеритель усталости вводит новое тактическое соображение, поскольку уставшие отряды будут гораздо менее эффективны.Тем временем обещание нового снаряжения или провизии стимулирует тщательное расследование, а при разбивании бочек и ящиков вырастают серебряные монеты, которые вы можете потратить в кузнице, чтобы выковать лучшее оружие. Вы также найдете святилища, в которых персонажи, которые достаточно продвинулись вперед, смогут сменить класс и где подношения богине оживят усталые войска.

Тем временем на поле боя ряд небольших изменений заставит вас переосмыслить стратегии, на которые вы, возможно, полагались в прошлых записях.Хотя заклинания эффективны, теперь они стоят очков здоровья, а это значит, что вам нужно будет хорошо защищать своих магов или убедиться, что у них есть восстанавливающее средство в их единственный слот для предметов. Оружие больше не ухудшается, хотя юниты могут носить только по одному, чтобы заменить свой обычный меч или лук, но если вы продолжите использовать тот же самый, вы постепенно откроете новые навыки оружия (которые также потребляют HP). И позиция лидера группы становится решающей, поскольку перемещение юнита рядом с ним позволяет вам получить доступ к любому предмету из конвоя в крайнем случае.Тот кусок черствого хлеба, который вы подобрали в предыдущей деревне, может быть просто разницей между жизнью и смертью.

Несмотря на то, что палитра Shadows of Valentia немного мутноватая, в ней используется тот же стиль представления, что и в Fates and Awakening: запуск атаки заставляет камеру опускаться вниз, пока разыгрывается 3D-анимация, с вырезами в аниме для критических ударов. Тем не менее, вы, вероятно, захотите отключить их раньше, чем в предыдущих играх. Отчасти это связано с тем, что, в отличие от недавних записей, единицы не могут быть объединены в пары.Острые ощущения от просмотра, скажем, рыцаря-пегаса, спускающегося вниз, чтобы защитить свою сестру или лучшую подругу от нападения? Прошло. Между подразделениями по-прежнему доступны разговоры о поддержке, но эффект от налаживания этих связей менее ощутим. Таким образом, меньше причин останавливаться и поболтать — не в последнюю очередь потому, что устройство, инициировавшее разговор, в основном пропускает ход. Несомненно, некоторые пуристы, которые предпочли бы не смешивать мыльную оперу со стратегией, будут рады, что эти элементы взаимоотношений менее навязчивы.Но хотя мы согласны с тем, что мини-игра в Fates с поглаживанием лица была слишком большим шагом, существует пробел, который Shadows of Valentia пытается заполнить. В конце концов, это стратегическая игра, в которой угроза вечной смерти вырисовывается, и вы должны настолько заботиться о своих войсках, что жертвовать кем-либо из них немыслимо. Потеря отряда все еще болезненна, но не так сильно, как раньше, потому что вы не чувствуете того же чувства привязанности. Кроме того, даже те, кто приветствует изменения, наверняка найдут недостатки в дизайне карт, который часто бывает либо скучным, либо раздражающим для навигации.Пески пустыни, ограничивающие ваше движение, — это одно; ядовитая трясина истощит ваше терпение не меньше, чем здоровье ваших юнитов.

В любом случае, настройка сложности «Обычный», представленная в «Пробуждении», заставит их отступить с поля битвы, а не погибнуть, и они будут доступны для выбора, когда вы в следующий раз скрестите мечи. А новая функция позволяет вам повернуть время вспять, позволяя вам исправлять небрежные ошибки и противодействовать прихотям невидимых бросков кубиков, которые управляют каждым вбрасыванием.Если к концу долгого боя ваш лекарь внезапно вырублен критическим ударом с вероятностью 2% приземления? Не волнуйся. Пока на вашем колесе времени остается достаточно шестеренок, вы можете воскресить их из мертвых, а не вздыхать и выполнять мягкую перезагрузку.

Эти отклонения от формулы складываются в игру, которая одновременно ощущается как один шаг вперед и два назад. «Тени Валентии» — это захватывающий взгляд на то, что могло бы случиться, как это ни парадоксально, но произошло. Это смена тактики, которая практически срабатывает — даже если результаты не столь убедительны, это остается захватывающей и сложной тактической RPG.

Эхо огненной эмблемы: Тени Валентии наносит

О дивный новый мир Олдоса Хаксли: глава седьмая

Глава седьмая

THE MESA походил на корабль, застывший в проливе львиная пыль. Канал вьется между обрывистыми берегами и наклонным. от одной стены к другой через долину бежала зеленая полоса — река и его поля. На носу этого каменного корабля в центре пролива, и, казалось бы, его часть, образный и геометрический выход обнаженной рок, стоял пуэбло Мальпа.Блок над блоком, каждый этаж меньше, чем тот, что ниже, высокие дома поднимались, как ступенчатые ампутированные пирамиды, в голубое небо. У их ног лежало множество невысоких зданий, перекрещивающихся друг с другом. стены; и с трех сторон обрывы отвесно падали в равнину. Немного столбы дыма поднимались перпендикулярно в безветренный воздух и потерянный.

«Странный», — сказала Ленина. «Очень странно». Это было ее обычное слово осуждение. «Мне это не нравится. И мне не нравится этот человек». Она указала на Индийский проводник, которого назначили отвезти их в пуэбло.Ее чувство был очевидно отвечен взаимностью; самая спина человека, когда он шел перед ними был враждебен, угрюмо высокомерен.

«Кроме того, — она ​​понизила голос, — он чует».

Бернар не пытался это отрицать. Они пошли дальше.

Вдруг как будто весь воздух ожил и пульсировал, пульсирует неутомимым движением крови. Там, наверху, в Мальпае, били в барабаны. Их ноги впадали в ритм таинственного сердце; они ускорили шаг.Их путь привел их к подножию пропасть. Над ними возвышались борта большого корабля, триста футов до планширя.

«Я бы хотела, чтобы мы могли привезти самолет», — сказала Ленина, подняв глаза. обиженно глядя на пустую надвигающуюся скалу. «Я ненавижу гулять. И ты так чувствуешь маленький, когда вы находитесь на земле у подножия холма «.

Они прошли какой-то путь в тени холма, обогнув выступ, и там, в измазанном водой овраге, был путь вверх по спутнику лестница.Они взобрались. Это был очень крутой путь, зигзагообразный из стороны в сторону. сторона оврага. Иногда пульсация барабанов была почти неслышной, в других случаях казалось, что они бьют только за углом.

Когда они были на полпути, орел пролетел так близко от них, что ветер его крыльев обдувал их лица холодом. В расщелине скалы лежал куча костей. Все это было удручающе странно, и от индейца пахло сильнее. и сильнее. Наконец они вышли из оврага на солнечный свет.В вершина холма представляла собой плоскую каменную плиту.

«Как Башня Чаринг-Т», — так прокомментировала Ленина. Но ей не разрешили долго радоваться открытию этого обнадеживающего сходства. Набивка из мягкие ноги заставили их повернуться. Обнаженные от горла до пупка, их темно-коричневые тела, раскрашенные белыми линиями («как асфальтовые теннисные корты», Ленина была позже объясню), их лица были нечеловеческими с мазками алого, черного и охра, по тропинке прибежали два индейца. Их черные волосы были заплетены с мехом лисы и красной фланелью.Плащ из индюшачьих перьев развевался с их плечи; огромные диадемы из перьев ярко взрывались вокруг их голов. С каждым Шаг, который они сделали, раздался звяканье и звяканье их серебряных браслетов, их тяжелые ожерелья из кости и бирюзовых бусин. Они вышли без единого слова, тихо бегают в мокасинах из оленьей шкуры. Один из них держал перо щетка; другой держал в обеих руках что-то на расстоянии как три или четыре куска толстой веревки. Одна из веревок беспокойно корчилась, и внезапно Ленина увидела, что это змеи.

Мужчины подходили все ближе и ближе; их темные глаза смотрели на нее, но без подавая любой знак узнавания, любой малейший знак того, что они видели ее или знали о ее существовании. Извивающаяся змея снова безвольно повисла вместе с остальными. Мужчины прошли.

«Мне это не нравится», — сказала Ленина. «Мне это не нравится».

Ей еще меньше понравилось то, что ожидало ее у входа в пуэбло, где их проводник оставил их, а он вошел внутрь за инструкциями. Грязь, чтобы Начнем с груд мусора, пыли, собак, мух.Ее лицо сморщился в гримасе отвращения. Она поднесла платок к носу.

«Но как они могут так жить?» она разразилась возмущенным голосом недоверие. (Это было невозможно.)

Бернард философски пожал плечами. «Во всяком случае, — сказал он, — «они делали это последние пять или шесть тысяч лет. Так что я полагаю они должны к этому привыкнуть «.

«Но чистота рядом с бродяжничеством», — настаивала она.

«Да, а цивилизация — это стерилизация», — продолжил Бернар, заключая Тон иронии — второй урок гипноза элементарной гигиены.»Но эти люди никогда не слышали о Нашем Форде, и они не цивилизованные. Так что нет точка в… »

«Ой!» Она схватила его за руку. «Посмотрите.»

Почти голый индеец очень медленно спускался по лестнице с терраса первого этажа соседнего дома — ступенька за ступенькой, с трепетной осторожность в глубокой старости. Его лицо было глубоко морщинистым и черным, как у маска из обсидиана. Беззубый рот провалился. По углам губы, а по бокам подбородка несколько длинных щетинок блестели почти белыми против темной кожи.Длинные распущенные волосы свисали серыми прядями. его лицо. Его тело было согнуто и истощено до костей, почти лишено плоти. Очень он медленно спускался, останавливаясь на каждой ступеньке, прежде чем отважиться сделать еще один шаг.

«Что с ним?» прошептала Ленина. Ее глаза были широко раскрыты ужас и изумление.

«Он старый, вот и все», — как можно небрежнее ответил Бернард. Он тоже был поражен; но он сделал усилие, чтобы казаться равнодушным.

«Старый?» — повторила она. «Но директор старый; много людей старые; они не такие.»

«Это потому, что мы не позволяем им быть такими. Мы оберегаем их от болезни. Мы поддерживаем их внутреннюю секрецию в искусственно сбалансированном состоянии. юношеское равновесие. Мы не допускаем падения их соотношения магний-кальций ниже того, что было в тридцать. Даем им переливание молодой крови. Мы продолжаем их метаболизм постоянно стимулируется. Так что, конечно, они не похожи что. Отчасти, — добавил он, — потому что большинство из них умирают задолго до того, как достигают этого уровня. возраст старого существа. Молодость почти здоровая до шестидесяти, а потом — трещина! в конец.»

Но Ленина не слушала. Она смотрела на старика. Медленно-медленно он спустился. Его ноги коснулись земли. Он повернулся. В их глубоко затонувших орбиты его глаза все еще были необычайно яркими. Они смотрели на нее долгое мгновение невыразительно, без удивления, как будто ее не было есть вообще. Затем медленно, согнувшись, старик проковылял мимо них и пропал.

«Но это ужасно», — прошептала Ленина. «Это ужасно. Нам не следует иди сюда ». Она нащупала в кармане свою сомы — только чтобы обнаружить это, по какой-то беспрецедентной оплошности она оставила бутылку в дом отдыха.Карманы Бернарда тоже были пусты.

Ленина осталась стоять перед ужасами Мальпа без посторонней помощи. Они пришли толпой на нее толстый и быстрый. Зрелище двух молодых женщин, дающих грудь их младенцы заставили ее покраснеть и отвернуться. Она никогда не видела что-нибудь настолько неприличное в ее жизни. И что еще хуже, так это то, что вместо тактично проигнорировав это, Бернар начал открыто комментировать это отвратительно живородящая сцена. Стыдно, теперь, когда эффекты сомы усталость, которую он проявил утром в отеле, он старался изо всех сил показать себя сильным и неортодоксальным.

«Какие чудесно интимные отношения», — сказал он намеренно. возмутительно. «И какое напряжение это должно вызывать! Я часто думаю можно было что-то упустить из-за того, что у него не было матери. И возможно ты Что-то упустила в том, что не была мамой, Ленина. Представьте себя сидящим там с собственным маленьким ребенком. … »

«Бернард! Как ты можешь?» Прохождение пожилой женщины с офтальмией и кожная болезнь отвлекла ее от возмущения.

«Пойдемте», — взмолилась она.«Мне это не нравится».

Но в этот момент их проводник вернулся и, поманив их следовать за ними, шел по узкой улочке между домами. Они завернули за угол. На помойке лежала мертвая собака; искала женщину с зобом вши в волосах маленькой девочки. Их проводник остановился у подножия лестницы, поднял руку перпендикулярно, затем метнул вперед горизонтально. Они сделали что он безмолвно скомандовал — поднялся по лестнице и прошел в дверной проем, чтобы который открывал доступ, в длинную узкую комнату, довольно темную и пахнущую дым и жареный жир, а также изношенная, долго немытая одежда.В дальнейшем В конце комнаты был еще один дверной проем, через который проникал луч солнечного света. и шум барабанов, очень громкий и близкий.

Они переступили порог и оказались на широкой террасе. Под ними, за высокими домами, была деревенская площадь, заполненная Индейцы. Яркие одеяла, перья в черных волосах и блеск бирюза, и темная кожа, сияющая жаром. Ленина приложила платок к снова ее нос. На открытом пространстве в центре площади стояли два круглые площадки из кирпичной кладки и вытоптанной глины — крыши, очевидно, подземные камеры; ибо в центре каждой платформы был открытый люк, с лестницей, выходящей из нижней тьмы.Звук подземной флейты игра пришла и почти потерялась в постоянном безжалостном упорстве барабаны.

Ленина барабаны понравились. Закрыв глаза, она отдалась их мягкий повторяющийся гром, позволял ему все больше и больше вторгаться в ее сознание полностью, пока, наконец, в мире не осталось ничего, кроме той глубокой пульс звука. Это успокаивающе напомнило ей синтетические шумы, издаваемые на Службы солидарности и празднование Дня Форда. «Оргия-поргия», — прошептала она. себе.Эти барабаны отбивают одни и те же ритмы.

Внезапно раздался ошеломляющий всплеск пения — сотни мужских голосов. яростно кричал в резкий металлический унисон. Несколько длинных нот и тишина, громовая тишина барабанов; затем пронзительным ржанием женский ответ. Потом снова барабаны; и еще раз мужской глубокий дикарь утверждение своей мужественности.

Странный — да. Место было странным, музыка тоже, одежда и зоб, кожные заболевания и старики.Но производительность Сама по себе — в этом не было ничего особенно странного.

«Это напоминает мне пение общины низшей касты», — сказала она Бернарду.

Но немного позже он стал напоминать ей гораздо меньше об этом безобидном функция. Ибо внезапно из этих круглых комнат вынырнули под землей ужасная стая монстров. Ужасно замаскированный или нарисованный из все подобие человечности, они затоптали странный хромающий танец вокруг квадрат; кругом, кругом, пением на ходу, кругом и кругом — каждый время немного быстрее; барабаны изменились и ускорили свой ритм, так что что это стало похоже на пульсацию лихорадки в ушах; и толпа началась петь с танцорами все громче и громче; и сначала вскрикнула одна женщина, а потом еще и еще, как если бы их убивали; а потом внезапно лидер танцоров вырвался из очереди, побежал к большому деревянному сундук, стоявший на одном конце квадрата, поднял крышку и потянул из пары черных змей.Из толпы раздался громкий крик, и все другие танцоры побежали к нему с протянутыми руками. Он бросил змей к первым пришедшим, затем снова погрузился в сундук для большего. Еще и еще, черные змеи, коричневые и пятнистые — он их выбросил. И тогда танец начался снова в другом ритме. Кругом они ходили со своими змеями, змеиным, мягким волнообразным движением в коленях и бедрах. Круглый и круглый. Тогда вожак подал сигнал, и одна за другой все змеи были брошены посреди площади; старик вышел из под землей и посыпал их кукурузной мукой, а из другого люка пришла женщина и окропила их водой из черной кувшины.Тогда старик поднял руку, и, что поразительно, устрашающе, наступила абсолютная тишина. В барабаны перестали бить, жизнь словно подошла к концу. Старик указал к двум люкам, которые вели в нижний мир. И медленно, поднятый невидимыми руками снизу, из одной вышла нарисованная изображение орла, с другого — изображение обнаженного человека, пригвожденного к кресту. Они висели там, вроде бы самодостаточные, как бы наблюдая. Старый человек хлопнул в ладоши.Голый, если не считать белой хлопковой набедренной повязки, мальчик лет примерно восемнадцать вышли из толпы и встали перед ним, скрестив руки его грудь, его голова опущена. Старик перекрестил его и отвернулся. Медленно мальчик начал обходить извивающуюся кучу змей. Он завершил первый круг и прошел половину второго, когда, среди танцоров высокий мужчина в маске койота, держащийся Его рука протянула к нему плетку из плетеной кожи.Мальчик двигался дальше как хотя и не подозревает о существовании другого. Человек-койот поднял хлыст, там было долгое ожидание, затем быстрое движение, свист плеть и ее громкое, плоское звуковое воздействие на плоть. Тело мальчика задрожало; но он не издавал ни звука, он шел тем же медленным, устойчивым шагом. Койот ударил снова, снова; и при каждом ударе сначала вздох, а потом глубокий стон поднялся из толпы. Мальчик пошел. Дважды, трижды, четыре раза он пошли. Кровь текла.Пять раз по кругу, шесть раз по кругу. Внезапно Ленина закрыла лицо руками и заплакала. «Ой, остановите их, остановите их! »- умоляла она. Но хлыст упал и упал неумолимо. Семь раз. Вдруг мальчик зашатался и, по-прежнему беззвучно, рванулся вперед. на его лицо. Наклонившись над ним, старик коснулся его спины длинным белое перо, поднял его на мгновение, малиновое, чтобы люди увидели тогда трижды потряс ею над змеями. Упало несколько капель, и вдруг барабаны снова вспыхнул паникой торопливых нот; раздался сильный крик.В танцоры бросились вперед, схватили змей и выбежали с площади. Мужчины, женщины, дети, вся толпа побежала за ними. Через минуту площадь была пусто, только мальчик остался лежать ничком там, где упал, совершенно неподвижно. Три старушки вышли из одного из домов и с трудом подняли его и понесли его внутрь. Орел и человек на кресте некоторое время сторожили пока над пустым пуэбло; затем, как будто они насмотрелись, медленно затонула вниз через их люки, скрытые из виду, в преисподнюю.

Ленина все еще рыдала. «Слишком ужасно», — повторяла она, и все Утешения Бернарда были напрасны. «Слишком ужасно! Эта кровь!» Она вздрогнула. «Ой, если бы я имел сома ».

Во внутренней комнате раздался топот ног.

Ленина не шевельнулась, а сидела, закрыв лицо руками, невидящая, врозь. Обернулся только Бернард.

Платье молодого человека, который теперь вышел на террасу, было Индийский; но его заплетенные волосы были соломенного цвета, глаза — бледно-голубыми, а кожа белая кожа, загорелая.

«Привет. С добрым утром», — сказал незнакомец безупречным, но странным тоном. Английский. «Вы цивилизованный, не так ли? Вы пришли из другого места, снаружи Бронирование? »

«Кто на земле…?» Бернар удивился.

Молодой человек вздохнул и покачал головой. «Самый несчастный джентльмен». А также, указывая на пятна крови в центре квадрата: «Вы видите, что проклятое место? »- спросил он дрожащим от волнения голосом.

«Лучше грамм, чем черт», — машинально сказала Ленина сзади. Руки.»Я хотел бы иметь свою сома !»

« Я должен был быть там», — продолжил молодой человек. «Почему бы не они позволили мне быть жертвой? Я бы обошел десять раз — двенадцать, пятнадцать. Палохива добралась до семи. У них могло быть вдвое больше крови от меня. Множество морей олицетворяют воплощение. «Он вскинул руки в щедрый жест; затем в отчаянии позвольте им снова упасть. «Но они бы не стали разрешите. Они не любили меня за мой цвет лица. Так было всегда.Всегда ». На глазах у молодого человека стояли слезы, ему было стыдно, и он отвернулся.

Удивление заставило Ленину забыть о лишении сомы . Она открыла лицо и впервые посмотрела на незнакомца. «Ты Хочешь сказать, что хотел, чтобы ударили этим кнутом? »

По-прежнему избегая ее, молодой человек сделал знак утверждения. «Для ради пуэбло — чтобы шел дождь и росла кукуруза. И угодить Пуконг и Иисус. А потом показать, что я могу терпеть боль, не плача.Да », — и его голос внезапно приобрел новый резонанс, он повернулся с гордым видом. распрямление плеч, гордый, вызывающий подъем подбородка «, чтобы показать, что Я мужчина … О! »Он задохнулся и замолчал, разинув рот. впервые в жизни лицо девушки, щеки которой не были цвета шоколадная или собачья кожа, каштановые и постоянно волнистые волосы и чья Выражение (поразительная новизна!) было проявлением благожелательного интереса. Ленина была улыбается ему; такой красивый мальчик, думала она, и действительно красивое тело.Кровь прилила к лицу молодого человека; он уронил свой глаза, поднял их снова на мгновение, но обнаружил, что она все еще улыбается ему, и был так подавлен, что ему пришлось отвернуться и притвориться, что смотрит очень тяжело на что-то на другой стороне площади.

Вопросы Бернарда отвлекли внимание. Кто? Как? Когда? Откуда? Сохранение его глаза остановились на лице Бернарда (так страстно он хотел увидеть Ленина улыбается, что он просто не осмелился на нее взглянуть), молодой человек попытался объясни сам.Линда и он — Линда была его матерью (это слово заставило Ленину взглянуть неудобно) — в резервации были посторонние. Линда пришла из Другое место давным-давно, еще до его рождения, с мужчиной, который был его отцом. (Бернар насторожился.) Она пошла одна по тем горам. там, на север, упала с крутого места и повредила голову. («Идти — сказал Бернар взволнованно. — Ее нашли охотники из Мальпа. и привел ее в пуэбло. Что касается человека, который был его отцом, Линда была больше никогда его не видел.Его звали Томакин. (Да, «Томас» принадлежал D.H.C. имя.) Он, должно быть, улетел, обратно в Другое Место, прочь без она — плохой, недобрый, неестественный мужчина.

«Итак, я родился в Мальпаисе», — заключил он. «В Мальпаисе». И он потряс его голова.

Убожество этого маленького домика на окраине Пуэбло!

Пространство пыли и мусора отделяло его от деревни. Два голодные собаки непристойно нюхали мусор у дверей. Внутри, когда они вошли, сумерки воняли и были полны мух.

«Линда!» — позвал молодой человек.

Из внутренней комнаты раздался довольно хриплый женский голос: «Идем».

Они ждали. В мисках на полу лежали остатки еды, возможно, несколько приемов пищи.

Дверь открылась. Через порог переступила очень толстая светловолосая скво. и стояла, глядя на незнакомцев, недоверчиво глядя с открытым ртом. Ленина с отвращением заметила отсутствие двух передних зубов. И цвет тех, что остались… Она вздрогнула. Это было хуже старого человек.Такой толстый. И все морщины на ее лице, дряблость, морщины. А также обвисшие щеки с пурпурными пятнами. И красные вены на ней нос, налитые кровью глаза. И эта шея… эта шея; и одеяло, которое она носила над ее головой — оборванная и грязная. А под коричневой туникой в ​​форме мешка те огромная грудь, выпуклость живота, бедра. О, намного хуже, чем старик, намного хуже! И вдруг существо хлынуло потоком речь, бросился на нее с распростертыми руками и — Форд! Форд! это было тоже отвратительно, в другой момент ей стало бы плохо — прижал ее к выпуклости, грудь, и стал целовать ее.Форд! целовать , слюнявить и пахнуть слишком ужасно, очевидно, никогда не принимал ванну, и просто пахло этой чудовищной вещи, которые были помещены в бутылки Delta и Epsilon (нет, это неправда Бернар), от которого прямо несло алкоголем. Она вырвалась так быстро, как только могла.

Заплаканное и искаженное лицо предстало перед ней; существо плакало.

Ежик Тень | Sonic News Network

Чтобы узнать о других значениях этого термина, см. Shadow the Hedgehog (значения).

Shadow the Hedgehog

Появления в других СМИ

Актер озвучивания на другом языке

Возраст

Ageless ^[4] (создано 50 лет назад)

Ник (а)

• The Ultimate Lifeform
• The Ultimate Hedgehog
• Fake Hedgehog
• Black Wind
• Project Shadow
• The Black Hedgehog
• The Black Blur
• Faker
• Traitor 902 Эггманом)

Мех

Белый, черный, малиновый

Дизлайков

• Человечество ^[5]
• Дураки ^[4]
• Любой, кто противостоит ему
• Др.Эггман
• Обман
• Когда другие оскорбляют его
• Когда кто-то встает у него на пути
• Тратить время
• Терять

Навыки

• Бессмертие
• Супер скорость
• Супер сила
• Повышенная прочность
• Улучшенный прыжок
• Повышенная выносливость
• Экстремальные акробатические навыки и рефлексы
• Неукротимая воля
• Боевые навыки 902 Боевые навыки рукопашного и огнестрельного 902
• Интуиция в автомобиле
• Экстремальные навыки езды на снаряжении
• Шлифовка
• Обуздание энергии хаоса
• Использование гипер-продолжительности

Я — высшая форма жизни, Еж Тень.Я сокрушу любого, кто встанет у меня на пути!
— Ежик Тень, Sonic Battle

Shadow the Hedgehog (シ ャ ド ウ ・ ザ ・ ヘ ッ ジ ホ ッ グ, Shadō za Hejjihoggu ^? ) — вымышленный персонаж из серии Sonic the Hedgehog . Он — гибрид антропоморфного ежа и Black Arms и главный соперник Sonic the Hedgehog. Тень была создана Джеральдом Роботником как « Ultimate Life Form » (究 極 生命 体, Kyūkyoku Seimeitai ^? ) с использованием ДНК Черного Рока и является конечным результатом Project Shadow.Его целью было найти способы разработать лекарство от неизлечимых смертельных болезней, в частности, для внучки Джеральда Марии Роботник, но он был схвачен и помещен в стазис военными, когда он был признан угрозой для человечества.

Пятьдесят лет спустя Тень был освобожден доктором Эггманом, чтобы вовлечь его в свой план по завоеванию мира. Первоначально Тень работал с ним, но тайно стремился уничтожить планету, чтобы отомстить за Марию, которая была убита военными, но его убедили спасти ее от планов Джеральда.В процессе, Тень потерял свои воспоминания и, как таковой, стремился раскрыть правду о своем прошлом, во время которого он встретился с Черным Роком и Черными руками; в конце концов, Тень восстановил свои воспоминания, раскрыл правду, сорвал планы Черного Рока и спас мир. Оттуда он продолжил свою миссию по защите человечества ради Марии.

Тень сообразителен, всегда на грани, и у него сильное чувство цели, и он готов достичь своих целей любыми средствами. ^[7] По сути темная версия Соника, Тень может сравниться с ним как по скорости, так и по навыкам, и может использовать Контроль Хаоса с Изумрудом Хаоса.Предпочитая работать в одиночку, он помогал Сонику и его союзникам, когда это было необходимо.

Концепция и создание

Тень и Соник в Sonic Adventure 2 , вместе с Героем Чао, Темным Чао и Нейтральным Чао.

После успеха Sonic Adventure было естественным предположить, что будет выпущен сиквел. В надежде, что игра будет для Dreamcast такой же, как Sonic the Hedgehog 2 для Mega Drive, часть команды, ответственной за первую игру Adventure , была отправлена ​​на работу в Sega of America.Его возглавил директор Такаши Иидзука, а Юдзи Нака вернулся в Японию, чтобы работать над другими объектами, включая Phantasy Star Online . Когда команда была на месте, вскоре начался мозговой штурм о том, какую форму примет Sonic Adventure 2 .

Вначале было решено, что одной из основных тем игры будет дихотомия между добром и злом. Чтобы помочь исследовать это, создатели придумали новых персонажей, которые будут помогать доктору Эггману и бросать вызов сложившемуся составу героев.Хотя Юдзи Уэкаве было поручено нарисовать окончательный дизайн персонажа, именно Такаши Иидзука придумал идею Shadow, ^[2] придумал идею использовать темную фигуру антигероя, которая была похожа на Соника по форме. но не в личности. При создании Shadow было предложено создать персонажа, который был бы не хуже Соника или даже лучше. ^[1] Несколько ранних дизайнов Тени варьировались от длинных шипов с пучками меха перед глазами до накидок, очков или даже отсутствия глаза.Широ Маэкава был тем, кто придумал окончательный дизайн Тени, и считает себя создателем Тени. Он заявляет, что бывают времена, когда он чувствует более сильную связь с Тенью, чем его настоящие родственники. ^[1]

При разработке оригинальное имя персонажа было «Териос», что переводится как «отражение», что более чем вероятно отражает динамику героя / злодея в игре. По словам Кадзуки Хосино, красные полосы Shadow были вдохновлены макияжем Кабуки. ^[8]

Как только было объявлено о Sonic Adventure 2 , личность и природа Тени стали тщательно охраняемым секретом. Персонаж впервые был показан публике в первом трейлере игры Sonic Adventure 2 ; Однако его имя не разглашается. GameSpot описал то немногое, что было показано как Anti-Sonic — похожий по внешнему виду, но с более темной кожей, более угловатыми глазами и устрашающим хмурым взглядом вместо фирменной ухмылки Соника ». ^[9]

2 , появилось огромное количество фанатов, чтобы Шэдоу появлялся в большем количестве игр после того, как был разочарован его «смертью».«Это позволило Такаши Иидзука ввести Шэдоу в качестве игрового персонажа в Sonic Heroes и даже сыграть главную роль в своей собственной игре Shadow the Hedgehog . ^[10] Фактически, Такаши Иидзука сказал, что они сохранили тайну вокруг персонажа Shadow the Hedgehog, и с тех пор, как он был представлен, он хотел включить его в свою игру. mailings, ^[12] Юджи Нака полагал, что, сосредоточив внимание на Shadow в своей игре, они могли бы использовать его личность, отличную от Sonic, для развития бренда Sonic . ^[13]

Внешний вид

Тень, из Sonic Adventure 2 .

Тень — черношерстный антропоморфный еж. У него красные глаза, клочок белого меха на груди, загорелая морда и коричневые слуховые проходы. У него также есть шесть игл на голове, четыре из которых изогнуты вверх и два изогнуты вниз, два шипа на спине и небольшой хвост. У него также есть красные полосы на головных перьях, по краям глаз, на руках и ногах.

В качестве одежды Тень носит белые перчатки с черными манжетами и красными языками, а также Воздушные ботинки, у которых, как и у его перчаток, есть черные манжеты и красные языки. Тень также носит кольца-ингибиторы, по одному на его запястьях и лодыжках.

Вслед за Shadow the Hedgehog , красная краска Shadow’s Air Shoes стерта спереди, а его глаза стали более красно-оранжевыми.

Личность

Профиль Тени в Sonic Generations .

Тень — задумчивая одиночка, грубо говоря. Обычно он действует с холодным и деловым равнодушием, лишь изредка показывая свою уязвимую сторону. Его редко видят с другими в течение длительного периода времени, и он обычно дистанцируется практически от всех. Обычно он резок и мало говорит, но всегда точно знает, что сказать в бою. Однако Тень никогда не блефует. Если он угрожает, у него есть все намерения осуществить это.

Шэдоу также не прочь похвастаться своей властью, называя себя «Высшей формой жизни» и, как Соник, может быть чрезвычайно высокомерным, часто принижая своих противников и оскорбляя их слабость.Он считает, что никто не может его победить, и склонен видеть в дураках любого, кто бросает ему вызов. У Шэдоу также есть безжалостное и беспощадное преимущество в бою, которого нет у всех других персонажей серии, и он демонстрирует естественный «инстинкт убийцы».

Печально известная жестокость и агрессия Шэдоу приводят к тому, что враги никогда не относятся к нему легкомысленно; он один из немногих, кого Соник воспринимает всерьез. Наряду со своим мрачным и жестоким поведением Тень может быть самодовольным и упрямым. Он обращается с другими очень бессердечно, придерживаясь своего мнения, каким бы бессердечным оно ни было, и не заботится о том, какова будет его реакция.У Тени также показан острый ум, как в Sonic Adventure 2 , где после того, как Соник назвал его притворщиком, он отвечает, что Соника не стоит считать его подделкой, а в Shadow the Hedgehog он насмехается над Черным Судом. глаз за проблемы с ОРУЖИЕМ. Это отношение отражено в оригинальной японской версии, где Шэдоу опускает вежливость и отзывается о себе высоко (если не грубо), хотя, в отличие от этого, в японском языке он обычно использует местоимение « boku », когда обращается к себе, а не к большему количеству людей. высокомерное / уверенное местоимение « ore » (какие персонажи, например, Sonic используют).

В прошлом Шэдоу страдал психической нестабильностью, в частности, посттравматическим стрессовым расстройством. Это было продемонстрировано его примерами посттравматических воспоминаний на лице Марии до и во время событий Shadow the Hedgehog , хотя можно утверждать, что случаи последней игры были просто следствием его амнезии. Однажды, в Sonic Adventure 2 , вид мигания полицейских сирен заставил его вспомнить резню на борту ARK и, в частности, смерть Марии.Вскоре Тень смог преодолеть это в своей собственной игре и в Sonic Battle , когда он решил уйти из прошлого, оставив Марию в своем сердце.

Во многих играх, в которых участвует Тень, он преследует своих врагов с тревожной решимостью; то есть он обычно пойдет на все, чтобы достичь того, чего он желает или считает, что это должно происходить определенным образом, независимо от того, какой ценой это будет стоить. В Sonic Forces сильно подразумевается, что Шэдоу безжалостно убил целую банду наемников не только крайне пренебрежительно и безразлично (даже не вспоминая инцидент, произошедший несколько месяцев спустя), но и казался слегка гордым, издеваясь над отрядом наемников. заявив, что им самим нужен отряд защиты.Он также продемонстрировал довольно грубую и даже нецензурную лексику в собственной игре.

Тень также обладает сильным чувством идентичности. Как было показано, когда после того, как из лабораторного отчета ему ложно сказали, что он не Высшая форма жизни, он заявляет Руж, что даже если его воспоминания были фальшивыми, он все еще Тень Ежика. Точно так же в Sonic Heroes , во время уровня Яичного флота, он упоминает, что даже без своих воспоминаний он все еще является Абсолютной формой жизни, Шэдоу-Ежиком.Эти качества делают его редко подверженным манипуляциям со стороны других сил.

Несмотря на свой апатичный характер, Тень не лишен сострадания. Когда Омега начинает свою атаку в Sonic Heroes , Тень мог легко забыть о Руж и вступить в бой с Омегой, не защищая ее. Вместо этого Тень спасает ее от Омеги, несмотря на то, что совершенно не помнит о ней. Было также показано, что он был действительно шокирован, когда узнал, что его цель — получить Изумруды Хаоса для восстановления своих воспоминаний — на самом деле была манипулирована Черным Роком, чтобы уничтожить человечество.Точно так же, когда Командующий ОРУЖИЕМ, наконец, сталкивает его со своими собственными воспоминаниями о кошмарном творении Шэдоу, Тень соглашается предстать перед судом, действительно ли он был ответственен за резню в Ковчеге 50 лет назад. В Sonic Colors DS , Тень, к их большому удивлению, также была обеспокоена возможностью травм Соника и Тейлза при попытке спасти Огоньков. Однако он по-прежнему пренебрежительно относился к своей заботе о них. Он потратил большую часть Sonic Chronicles: The Dark Brotherhood , пытаясь найти Омегу, беспокоясь о его благополучии.Он также был в ярости, когда узнал, что Мародеры причинили вред Омеге и помогли ему отомстить.

Тень часто расстраивается из-за потери Марии, поэтому он держится в секрете, но его отношения с Марией очевидны, поскольку он делает все возможное, чтобы защитить планету и сохранить ее мечту о мире и процветании. Он также поддерживает сильную связь со своими товарищами по команде, Руж и Омегой, доказывая, что, хотя его отношение заставляет его казаться беспечным человеком, в нем есть немного сострадания.Тень отмахивается от большей части доброты или сочувствия, которые ему посылают; в Sonic Heroes , когда Руж проявил заботу о Шэдоу, когда он увидел сломанного андроида самого себя, подозревая, что Тень Команды Тьмы тоже может быть андроидом, Шэдоу коротко отмахнулась от ее беспокойства. В Shadow the Hedgehog , после того, как Соник предложил «дружеское соревнование», Тень категорически отклонил его предложение. Однако иногда Тень ценит искреннюю заботу. В Sonic Adventure 2 , после того, как Эми заставила его вспомнить свое обещание, данное Марии, Тень открыто решил сдержать свое обещание защитить планету как для Марии, так и для нее.Другой случай — в Sonic the Hedgehog (2006), когда Руж сказала ему, что всегда будет рядом с ним, он признал ее.

Несмотря на то, что Шэдоу часто борется за всеобщее благо, его считают антигероем по большей части из-за его морали и средств для достижения желаемых конечных целей. Он делает все необходимое, чтобы получить то, что он хочет или считает правильным, хотя этот энтузиазм заставляет его рисковать и прыгать в ситуации, не обдумывая их полностью. ^[14] Вместе с Руж он также получил призовые деньги и драгоценности после победы в Sonic Free Riders . Он и Руж игнорируют церемонии открытия и закрытия Гран-при, опаздывают без третьего товарища по команде и, если они выиграют Гран-при, сразу начинают уходить с фиктивными версиями призовых денег и драгоценных камней. . Тем не менее, у Тени есть моменты самоотверженности и героизма. Он чуть не пожертвовал своей жизнью в конце Sonic Adventure 2 , чтобы спасти Землю, и помог Сильвер раскрыть правду о Проекте Солярис после спасения от него Соника в Sonic the Hedgehog (2006).

Силы и способности

Физические способности

Shadow легко может сравниться со способностями Соника как по скорости, так и по мощности. ^{[15] [16] [17]} Хотя он не так силен, как ехидна Наклз, Тень обладает сверхчеловеческой силой; с усилием он может одной рукой переворачивать большие объекты, во много раз превышающие его по весу и размеру, например грузовики, автобусы и большие бетонные плиты. Как и другие персонажи в сериале, Тень также может двигаться со сверхскоростью, врожденный талант, которым обладают представители вида ежей, ^[18] , и может равномерно соответствовать даже скорости Соника, ^{[19] [20]} , который может бегать с гиперзвуковой скоростью.В то время как Воздушные Башмаки Шэдоу считаются источником его скорости, ^[21] его мощное тело позволяет ему легко соперничать со скоростью мирового класса Соника. ^[22] Хотя есть некоторая несогласованность в том, насколько быстро эти двое сравниваются друг с другом, обычно утверждается, что они полностью равны.

Тень демонстрирует свои акробатические навыки.

Шэдоу чрезвычайно акробатичен, ловок и опытный спортсмен ^[23] , способный изящно перепрыгивать любые препятствия, встречающиеся на его пути, и выполнять различные формы ловких движений.У него есть время радикальной реакции, чтобы соответствовать его движениям, он способен среагировать на опасность за доли секунды.

Shadow обладает невероятной устойчивостью к повреждениям, способным выживать в смертельных ситуациях даже по стандартам сверхчеловеческих существ, что делает его почти неуязвимым. Он может вынести много серьезных наказаний в битве, прежде чем он начнет изнашиваться. Однако самым ярким свидетельством его стойкости был эпизод Sonic Adventure 2 , когда Тень пережил свое падение на Землю из космоса и повторный вход в атмосферу до того, как роботы Эггмана спасли его.Несмотря на то, что он пережил это, этот опыт оставил ему достаточно физических травм, чтобы вызвать у него амнезию. Даже после получения серьезного урона Шэдоу показывает удивительно высокую скорость восстановления, что позволяет ему быстро вернуться в исходное положение в считанные секунды.

Благодаря тому, что он стал успешной кульминацией Project Shadow, Shadow бессмертен, физически не стареет и, по-видимому, невосприимчив к болезням. Кроме того, из-за того, что он частично является Black Arms, Shadow имеет связь с коллективным разумом Black Arms, что позволяет ему ощущать присутствие своего вида и невосприимчив к нервно-паралитическим газам Black Arms.

Тень обладает огромной силой воли и непоколебимой решимостью и, как следствие, категорически отказывается сдаваться ни в одной из своих миссий и никогда не сдается; он будет добиваться своих целей до конца. Его сила воли позволяет ему продолжать сражаться, когда он полностью истощен, после получения чрезмерного количества урона или когда он сильно превосходит численностью и вооружен. Его воля даже позволяет ему психологически сопротивляться силам контроля над разумом. Например, Тень смог восстановить контроль над Черным Роком, несмотря на то, что он был частью Черной Руки и, следовательно, подвержен влиянию Черного Рока.

Силы хаоса

Тень использует всю свою силу.

Тень, естественно, может использовать тайные силы любых ближайших Изумрудов Хаоса, чтобы использовать их энергию хаоса для усиления себя, а также может использовать широкий спектр способностей Хаоса. Он может использовать большую часть своих способностей хаоса без Изумруда Хаоса. Тень может использовать как положительную, так и отрицательную энергию хаоса, в зависимости от его душевного состояния. Его силы хаоса настолько мощны, что, если он снимет свои кольца-ингибиторы, он становится ходячей динамо-машиной грубой силы, высвобождая такое огромное количество врожденной энергии, что она образует вокруг него непреодолимый барьер.Находясь в этом состоянии, Тень набирает увеличенную силу и скорость, ^[24] достаточно, чтобы одолеть сотни клонов Мефилеса Тьмы одновременно. Однако использование его полной силы быстрее утомляет его. ^[24]

Тень с помощью Chaos Control.

Торговая марка Сила Хаоса Шэдоу — это Контроль Хаоса, и, возможно, он является наиболее искусным ее пользователем в серии, доведя его до совершенства. С помощью Chaos Control он может манипулировать пространством и временем, чтобы замедлить время и деформироваться в пространстве, и может использовать это достаточно де