Пейзажи маслом или мои красивые картины

 

Наверное никто не остается равнодушен при взгляде на полотна с природой русских окраин. Когда бываю в музеях я тоже долго смотрю на картины разных авторов и потом меня это вдохновляет написать, что либо подобное.

 

Также писал и средними размерами 50 на 70 см или 60 на 80 см. Все это стимулировало к дальнейшим композициям, старался меньше копировать а писать что нибудь новое и типа свое. То что, представлено на этой странице, это совсем малая часть от того что у меня было, просто ленился фотографировать мои работы, так бы их было бы значительно больше.

 

Исходя из моих предпочтений больше тяготею к летним и осенним сюжетам и очень люблю писать деревенские композиции с солнечным закатом, наверное это самые красивые пейзажи написанные маслом. Много работ писал с церквами, они конечно намного сложнее для исполнения, но приятны для восприятия и это того стоит. Также не против написания морских видов, уж очень в этом смысле меня всегда поражал Айвазовский, своими бурными морями со штормами и парусниками, прозрачными и объемными волнами накатывающиеся на берег. По началу делал легкие копии, много писал моих, может быть не так мастерски, как наш известный маринист, но тем не менее в наличии ничего не оставалось, за что и благодарен моим покупателям, в то не простое время.

 

Сегодня я конечно больше загружен портретной темой, но пока просто руки не доходят до этого, тем не менее желание уже есть, и может быть вы меня на это соблазните. Думаю сегодня эта тема уже мало кого интересует, люди больше заняты бизнесом и проч все мысли, а у кого то из-за небольших доходов нет никакого желания думать о приобретении чего либо подобного.

Картина с нашими русскими окрестностями — это наслаждение и комфорт, лирика и романтизм и это все было хорошо знакомо многим художникам 19 века, особенно таким как, Шишкин, Саврасов, Васильев, Левитан и другие.

 

Для создания одного полноценного полотна ими создавалось множество этюдных набросков из которых они писали завершенную работу.

Например Айвазовский свои шторма писал по воображению и воспоминаний от наблюдений морского заката с бурными волнами на море. Можно конечно этим только восхищаться, насколько талантливый русский народ.

 

В самом низу страницы я разместил несколько моих карандашных набросков с церквами, на которых потом, писались мои работы. Дело это было увлекательным и порой по ночам и вечерам я с карандашом в руке конструировал эти не хитрые наброски. Много было помято бумаги, если что не так выходило. Правда все мои эти эскизы после написания были мне уже не нужны и я их просто не сберег.  

 

Сюрреалистичные пейзажи пустыни, нарисованные на холсте, сделанном из неба

Рубен Ву (Reuben Wu) с помощью дронов раскрашивает светом нетронутые пейзажи пустыни.

 

Долина Богов, Юта

Сара Полгар (Sarah Polger)

Фотографии Рубена Ву

В рамках своего текущего проекта «Lux Noctis» фотограф и режиссер Рубен Ву подсвечивает скальные ландшафты, открывая креативные точки съемки, закутанные в ночное небо, свободные от вмешательства человека. По сути, Ву ставит освещение окружающего мира, словно внутри фотостудии. На днях я встретилась с Ву, чтобы больше узнать о его уникальном процессе работы и творческом видении.

 

Бисти-Бэдлендс, Нью-Мексико

На своем сайте вы пишите, что вами «движет не просто стремление делать фотографии, но желание исследовать новые места, как если бы они были неизведанной территорией, открытой для серендипности и способности видеть незаметное и скрытое». Что привлекает вас в определенных пейзажах? Какие детали вы ищите для воплощения их в своих изображениях?

Я ищу особенные, исключительные формы ландшафта и рельефа в отдаленных местах и затем подсвечиваю и фотографирую их в ночное время. Я планирую свои съемки в период между заходом солнца и восходом луны, чтобы приступать к работе, когда ночь наиболее темна. Я провожу общее предварительное исследование мест, где я собираюсь снимать, и я всегда делаю разведку на местности [днем], чтобы принять окончательное решение о том, что и как я буду фотографировать.

 

Алабама Хиллс, Калифорния

Каким образом вы подсвечиваете рельеф, когда делайте свои фотографии?

Для освещения пейзажа я использую небольшую светодиодную лампу, установленную на дроне с GPS-управлением. Я запускаю беспилотник и размещаю его в определенной точке рядом с объектом и чуть выше его, а затем делаю снимок, пока дрон неподвижен.

Я экспериментирую с расстоянием, высотой и углом света, при этом держу свою камеру на штативе в фиксированном положении, так что я создаю целый ряд различных сценариев освещения с одной и той же композицией.

Далее я дома я наслаиваю фотографии друг на друга и воссоздаю свое видение, подчеркивая области освещения. Это немного напоминает светотеневую живопись, начинающуюся с темного холста с последующим добавлением света к изображению.

 

Таймлапс LUX NOCTIS Рубен Ву использует дрон, чтобы подсветить пустынный пейзаж из Бисти-Бэдлендс в Нью-Мексико.

Почему вы подсвечиваете на сцену вместо того, чтобы использовать естественное освещение?

Я хочу показать необычную перспективу … Вокруг и так полно хорошо знакомых нам фотографий мира, освещенного солнцем, а в этом проекте я работаю с идей освещения пейзажей управляемым источником света. Я смотрю на ночь, как на чистый холст, на котором я освещаю только те части композиции, которые мне нужны. Это походит на освещение портрета, но с пейзажем.

 

Кроули Лейк, Калифорния

Расскажите, как вы хотите передать места, которые снимаете и ощущение исследования неизведанного.

Мы обычно думаем о темноте, как о неизвестном. Я думаю, что концепция пролития света в мире безбрежной тьмы является интересной, так как она представляет привычное в незнакомом свете и создает новые взаимоотношения между миром и мной.

Человеческая история является крошечной вспышкой в долгой истории нашей планеты, и геологическое время остается непонятным и страшным для нас, потому что, по сути, оно символизирует эпоху, в которой не существует людей.

 

Государственный парк Гуснекс, Юта

Оригинальная статья: http://www.nationalgeographic.com/photography/proof/2016/06/lighting-the-night-sky/

Сюрреалистические пустынные пейзажи, нарисованные на холсте из неба

С его текущим проектом «Lux Noctis» фотограф и режиссер Рувим Ву освещает рельеф местности, чтобы показать образные точки зрения, завернутые в ночное небо, без вмешательства человека. Во многих отношениях У — студия, освещающая мир вокруг нас. Я недавно сел с У, чтобы больше узнать о его уникальном процессе и видении.

На своем веб-сайте вы упоминаете, что вы «движимы не только стремлением создавать образы, но и желанием исследовать новые места, как если бы они были неизвестной территорией, постоянно открыты для случайного проникновения и с прицелом на незамеченное и скрытое. » Что привлекает вас к определенным пейзажам? Какие элементы вы ждали, чтобы выполнить эти изображения?

Я ищу отличительные формы местности в отдаленных местах, которые затем освещаю и фотографирую ночью. Я планирую, чтобы мои выстрелы происходили в окне между закатом и восходом луны, чтобы я мог начать с самой темной ночи. В общих областях, в которых я снимаю, проводятся предварительные исследования, но я берусь на месте [в дневное время], чтобы выбрать окончательные предметы и композиции.

Как вы освещаете рельеф местности, чтобы сделать ваши фотографии?

Я освещаю пейзаж с помощью небольшой светодиодной лампы, установленной на дроне, управляемом GPS. Я запускаю дрон и располагаю его в определенных точках над и вокруг объекта, а затем делаю снимок, пока он неподвижен.

Я экспериментирую с расстоянием, высотой и углом света и всегда держу фотоаппарат на штативе в абсолютно одинаковом положении, так что я создаю ряд различных сценариев освещения одной и той же композиции.

Затем я накладываю фотографии дома и воссоздаю видение, оттачивая области освещения. Это немного похоже на живопись чьяроскуро, где каждый начинает с темного холста, а затем добавляет свет к картине.

Зачем освещать сцену, а не использовать естественный свет?

Я хотел показать необычную перспективу … Мы видим так много знакомых изображений мира, освещенного солнцем, поэтому в этой серии исследуется идея освещения огромного ландшафта с управляемым источником света. Я видел ночь как чистый холст, на котором можно было освещать только те части композиции, которые я хотел. Это как освещение портрета, а пейзаж.

Расскажите нам о вашем предполагаемом представлении места и исследовании неизвестного.

Обычно мы думаем о тьме как о неизвестном. Я думаю, что концепция сияния света в огромном мире тьмы интересна, поскольку она переопределяет знакомое в незнакомом свете и создает новые отношения между миром и мной.

Человеческая история занимает крошечное пятно в огромной жизни нашей планеты, и геологическое время остается непостижимым и пугающим для нас, потому что оно по существу символизирует эпоху, когда людей не существует.

Рувим Ву является членом сообщества National Shoographic «Твой выстрел». Вы можете увидеть больше его работ там и на его сайте. Следуйте за ним в Instagram и Facebook.

Сара Полгер — старший продюсер National Geographic Travel. Следуйте за ней в Twitter и Instagram.

Вам также может понравиться

• Слепые фотографы раздвигают границы выражения
• Когда снимать — это как решать головоломку
• Отличный выстрел! Волшебный Гранд Каньон Утро

Милорад Павич. Пейзаж написанный чаем

http://koob.ru

Роман
Перевод с сербского Н. Вагаповой и Р. Грецкой.
СПб.: Азбука, Амфора, 1998.
ПАВИh, Милорад. Предео сликан чajeм.

Beograd: Prasveta, 1988.

КНИГА ПЕРВАЯ

Маленький ночной роман

ОГЛАВЛЕНИЕ

1. Концы усов у них висели как плети (Кругом одно горе, и все мы в нем

точно рыба в воде. ) (с. 9)
2. Первые века они жили в Синайской пустыне (Ударь палкой по кусту —

вырастет цветок.) (с. 33)

3. Однажды ночью императрице Теодоре приснилось, что к ней в

опочивальню слетаются ангелы (Громы и молнии сплошь исхлестали и землю, и

воду.) (с. 54)
4. Неизвестно, какой из двух монашеских укладов предпочитал греческий,

дославянский Хилендар (Эгейское море спокойно только по воскресным дням и по

праздникам.)

(с. 65)
5. Хилендарские одиночки, по прозванию идиоритмики (На небе царило

созвездие Гончих Псов.) (с. 82)
6. Хилендарские общинники, по прозванию кенобиты (Была восточная

пятница, когда негоже завершать дела.) (с. 97)

1

Концы усов у них висели как плети. Поколение за поколением жили они без

единой улыбки, и годы помечали морщинами лишь верхнюю часть их лиц, и

старели они не от удовольствий, а от мыслей.

Говорят, иудеи прозвали их эдомеями. Сами же себя они называли —

«соль». Много времени пройдет, пока человек съест горстку соли, — вот что

они имели в виду. Эдомеи отличались терпением. У них было два знака — знак

Агнца и знак Рыбы. Агнцу посвящались пироги, замешенные на слезах, а Рыбе —

обручальные кольца из теста (Рыба — невеста души).

Разделение это случилось не вдруг. Четыре или пять колен прошло, пока

один из них сказал: «Ничего нет на свете лучше говорящего дерева. Ведь

дерево дает плоды обоего пола. По ним можно отличить тишину от молчания. Ибо

человек, чье сердце полно молчания, совсем не таков, как тот, чье сердце

исполнено тишины…»

Антиохиец, сказавший эту фразу, едва успев ее произнести, без страха и

ненависти принял смерть от зубов хищного зверя, как и его соплеменник

Игнатий, в Риме в 107 году нашей эры.

Разглядывающий пшеничное зерно не видит скрытого в нем знака, а

обозначено там, какой из зерна выйдет колос, сколько принесет новых зерен, а

сколько плевел. Так же точно и во фразе антиохийца нельзя было ничего

заранее вычитать, но сказано было все.

Эдомеи существовали в постоянном страхе. Спасение от него приносил лишь

краткий сон, если он их посетил. Но и во сне их преследовали чудовища с

пятнистыми мордами и пупками вместо глаз. Подобно тому как утопленник

стремится выброситься на сушу, несчастные пытались вернуться к реальности,

но то и дело налетавшие волны упорно вращали их все в том же водовороте.

Только их тела, гонимые от одного наваждения к другому, из реальности в сон

и из сна в реальность, связывали эти два кошмара. Они словно передавали

послания в двух направлениях, не сознавая, что сны — впрочем, как и эдикты

императоров Септимия Севера, Максима Фракийского и Валерия — неумолимо

гонят их под сень дерева, о котором говорил антиохиец. Эдомеи бежали в

пустыни, дабы не быть прибитыми к кресту или к крыльям ветряной мельницы,

брошенными на растерзание диким зверям; они скрывались, чтобы не разбивать

головы о крепкие двери темниц, не отдавать свои пальцы, уши и глаза на

съедение хищным рыбам в водоемах.

Рассыпавшись по бездорожью в Сирии, Месопотамии и в Египте, согреваясь

по ночам собственными длинными волосами, пропущенными под мышки и

завязанными узлом на груди, эдомеи прятались под пирамидами, укрывались в

могилах и среди развалин древних крепостей. Добредали они и до гор Верхней

Тебаиды, что стоят между берегом Нила и Красным морем, где обитают

двоякодышащие рыбы — охотники на птиц. Им случалось говорить по-коптски и

по-еврейски, по-гречески и на латыни, по-грузински и по-сирийски или же

молчать на всех этих языках. Бессознательно, но неуклонно, подобно ростку в

пшеничном зерне, продвигались они по направлению к дереву из упомянутой

фразы. Наконец они добрались до Синая. И тут только им открылось значение

слов:

«Чье сердце полно молчания, совсем не таков, как тот, чье сердце

исполнено тишины. ..»

Лишь только первый житель пустыни присел в собственной тени и вкусил

первой росы, эдомеи разделились по признакам Рыбы и Агнца. Отныне и до века

стали они делиться на две касты. На тех, кто ближе к Солнцу, и на тех, кто

ближе к Воде, на тех, что следует за Агнцем, и тех, кто следует за Рыбой, на

тех, в чьем сердце властвует тишина, и тех, в чьем сердце царит молчание…

Здесь же, на Синае, первые объединились в братства и начали жить

сообща. Этих, согласно греческому «коинос биос» (общая жизнь), стали

называть кенобитами, или общинниками. Вторые, те, что предпочли знак Рыбы,

назвали себя идиоритмиками, или одиночками. У каждого из них была своя крыша

над головой, собственный образ жизни и ритм существования. Отделенный от

прочих, всякий из них проводил свои дни в полном одиночестве, унылом, ничем

не нарушаемом. Две породы — общинников и одиночек — отбрасывали длинные

тени через пространство и время. Ибо нет резкой грани между прошлым, которое

растет, поглощая настоящее, и будущим, которое, судя по всему, отнюдь не

является неисчерпаемым и непрерывным, но с какого-то мгновения начинает

уменьшаться и проявляться импульсами.

Идиоритмик, отправляясь в дорогу, прятал под шапкой свою миску, во рту

— чужой язык, а за поясом — серп: так поступают одинокое путники.

Кенобиты, напротив, несли по очереди кто котел для пищи, кто общий язык за

зубами, а кто и нож за поясом: так делают те, кто путешествует не один.

Путешествия эти происходили скорее во времени, чем в пространстве.

Плутая во времени, одиночки тащили с собой камень молчания, общинники же

волокли камень тишины. Камни передвигались каждый сам по себе, поэтому

молчание одних не было слышно в тишине других.

Ведь каждый идиоритмик молчит сам по себе, а кенобиты хранят свою общую

тишину. Одинокие люди возделывают молчание, словно пшеничное поле:

вспахивают, открывают его пространство, углубляют борозды, поливают,

чтобы зерна взошли, чтобы колосья вытянулись как можно выше, ибо только

молчанием можно достичь Бога, но не криком, хоть ты надорвись кричамши. ..

Напротив того, общинники не направляют лелеемую ими тишину навстречу Богу,

но воздвигают ее, точно плотину, перед той частью мира, которая им не

принадлежит и которой они хотят завладеть; они ограждают себя тишиною,

защищаются ею или же насылают тишину на свою добычу, как охотничью собаку.

Помня при этом, что охотничьи собаки бывают и хорошие, и плохие…

«Кругом одно горе, и все мы в нем точно рыба в воде», — думал

неудавшийся архитектор Афанасий Свилар, ощущая сорок пятый год своей жизни,

как запах чужого пота.

С 1950-го по 1956 год он учился в Белграде на архитектурном факультете.

Тогда-то он и выяснил, что верхняя губа дана для одного, а нижняя для

другого: верхняя чувствует горячее, а нижняя — кислое. Он слушал математику

у профессора Радивое Кашанина и ходил в вязаной шапочке со свистком на

затылке; одновременно он посещал лекции профессора Маринковича по бетону и

научился безошибочно определять женщин, которые к ужину предпочитают усы.

Многом запомнилась защита его диплома, шумная и необычная, расколовшая

факультет на сторонников и противников Афанасия Свилара. Еще студентом он

приметил одну неотразимую черту великих писателей: умение молчать о

некоторых важных вещах.

И Свилар применил это в своей профессии: неиспользованное пространство,

равное ненаписанному слову в литературном произведении, у него приобрело

свою форму, а пустоты получили очертания и смысл, столь же активные и

действенные, как и застроенные площади.

Прелесть пустот вдохновляла его на создание красивых построек, и это

накладывало отпечаток на все его проекты. Увлеченный теорией групп,

механикой сплошных сред и особенно акустикой замкнутого пространства, он

стал, по мнению компетентных лиц, просто блестящим специалистом своего дела.

Известно было, что со Свиларом шутки плохи: понадобится, так пройдет по воде

и огонь во рту пронесет. Особенно были замечены его проекты благоустройства

прибрежной полосы Белграда, основанные на предпосылке, что река как среда

обитания всегда древнее, чем возникший рядом с ней город. В его постройках

окна открывались, как бойницы, — в направлении от цели к глазу, а не

наоборот — от дома куда попало, как это обычно делается. Он полагал, что

юмор в архитектуре так же необходим, как соль на хлебе, что нужно строить по

одной двери на каждое время года, а полы настилать дневные и ночные, ибо по

ночам звук распространяется вниз гораздо скорее, чем вверх; что крышу

выводить надо не только по Солнцу, но и по лунному свету, ибо хороша только

та крыша, под которой яйцо не протухнет. Волосы у Свилара были как сено, а

сон — скорый и такой крепкий, что хоть стакан об него разбивай. Левый глаз

его старел быстрее правого, и ему пришлось завести очки, чтобы закончить

проект отеля для холостяков и набросок картинной галереи, которая хоть и

была объявлена на конкурсе самым экономным решением, тем не менее никогда не

была построена.

Действительно, проекты Свилара как-то не шли. Год за годом они пылились

в его квартире, свернутые в трубку и сваленные в стенные шкафы или зажатые

между двойными дверями. Сын Свилара называл их «зданиями, которые не

отбрасывают тени».

«Он проектирует и рассчитывает на этом свете, а дома строятся уже на

том», — злословили его сверстники, чьи ямочки на щеках постепенно сменялись

морщинами. «Я-то знаю, что у меня слов в запасе больше, чем овец в загоне,

— подшучивал и сам Свилар, — не могу только понять, почему я никому не

нужен…» Но, по правде говоря, ему было совсем не до шуток. Несмотря на

безусловно высокую профессиональную репутацию, колоссальную

работоспособность, которая словно слизывала его одежду и волосы, Афанасию

никак не удавалось найти постоянную работу по специальности. А между тем

капли времени не стряхнешь с лица рукавом, это ведь не капли дождя. Они

остаются навсегда.

Точно так же нет человека, у которого слезы стоят только в одном глазу.

Что касается Свилара, то было неоспоримо еще одно. А именно то, что

очень рано, едва только у него на лице вырос грубый мужской рот, такой

широченный, что Афанасий мог поймать им собственную слезу, он заполучил

сенную лихорадку. С тех пор она на него нападала каждую весну. Мучась сенной

лихорадкой каждый год, начиная с мая месяца, Свилар забыл цветочные запахи,

но ароматы цветов и трав из его пота пробивались по ночам с такой силой, что

не давали домашним спать.

Человек давно уже женатый, за двадцать лет вполне зрелого возраста он

так и не научился жить на доходы от архитектуры. Правда, он преподавал в

строительном училище, но это было вроде разговоров в пользу голодающих. Все

свободное время он по-прежнему посвящал своим проектам. Днем застенчивый и

разборчивый в еде, ночью он становился прожорливым, красноречивым и

работоспособным до того, что ремень у него на спине прорастал плесенью. Если

запотевали очки, он их просто облизывал, не отрываясь от работы.

Проходили годы. Он чувствовал, как меняется вкус его собственной слюны,

понимая, что некоторые вина пробует последний раз в жизни. Он продолжал

работать, ничего не видя и не слыша, но попрежнему оставался на обочине

своей профессии, отчего начал стареть с каждым новым ударом, как часы.

Дважды в жизни, на двадцать четвертом году и на сорок втором, он выполнял

обширные проекты — целые кварталы, но их никак не удавалось перенести с

ватмана и воплотить в реальность.

Долгими летними ночами, доливая вино в воду (потому что лить воду в

вино — грех), Свилар размышлял о прошедшей жизни и чаще всего задавал себе

два вопроса: почему его всю жизнь преследует сенная лихорадка, от которой

кажется, что чай отдает потом, и почему ему никак не удается взять быка за

рога в своей работе архитектора — работе, для которой он был создан. Точно

правая рука в самом деле грешна и не ведает, что творит левая.

Однажды весной, в один из тех дней, что февраль занимает у марта, он

наконец решился разыскать своего старого школьного товарища Обрена Опсеницу.

«Возможно, каждый человек в этом городе может что-то ответить на вопрос

другого человека», — думал Свилар. Что если для него этот человек-ответ —

Обрен Опсеница? Он нашел его в одном ведомстве, распределявшем средства на

строительство Белграда. На Опсенице был галстук с двойным узлом, его белые

волосы на концах загибались, как удочки; улыбаясь, он зажмуривал глаза.

Свилар помнил, что в школе Опсеница имел обыкновение неожиданно повернуться

к собеседнику спиной, а затем, вдруг извернувшись, ловко и сильно его

ударить. Он был из тех, кто ест ножом, обходясь без вилки; такому ничего не

стоит языком поменять косточки в вишнях, окажись они у него во рту. В

отличие от прочих людей, которые по большей части думали о том, что им

нравится, он постоянно держал в уме то, что ему не нравилось. Благодаря этой

своей особенности, он всплыл на поверхность и оказался в рядах высшей

городской администрации. Не нравились ему в первую очередь его ровесники.

Подобно тому как некоторые люди одарены более других силой, быстротой или

слухом, Опсеница был наделен сверхъестественной способностью питать и

взращивать неприязнь к людям, при этом совершенно лишенную враждебных

чувств. Эта-то неприязнь и направлялась на его ровесников, главным образом

на тех, кто, обладая той же профессией, превосходил его способностями или

профессиональными данными. Эту неприязнь (бывшую, как говорили, причиной его

кашля) Опсеница никогда открыто не проявлял, хотя и вкладывал в нее львиную

долю своей энергии и своего рабочего времени. Если неприязнь к кому-либо

вдруг становилась явной, она тут же иссякала раз и навсегда. Тем упорнее и

искуснее он скрывал свою неприязнь и, только убедившись, что это удалось,

давал ей волю. Человек, павший жертвой его тайного, но интенсивного и

непрерывного воздействия, становился чем-то вроде больного, подверженного

постоянной инфекции, от которой он не в силах защищаться, не зная ее

источника.

«На кого Опсеница косо смотрит — у того все из рук валится», —

говорили в кругах специалистов. С таким-то школьным товарищем и встретился

Свилар в одно прекрасное утро, когда ветер поедал дождь. Здороваясь с

Опсеницей, Свилар чихнул, они пожали друг другу руки и уселись за стеклянный

стол. Афанасий передал приятелю свои последние проекты, прося обратить на

них внимание при следующем конкурсе. Опсеница облизнул ногти, внимательно

просмотрел принесенное Свиларом и как бы поддался на его уговоры, однако с

тех пор Свилар ничего не слыхал ни об Опсенице, ни о своих проектах. В

сущности, эти двое — один, бесспорно, что признавал и Опсеница,

великолепный специалист в своей области, не умевший найти денег для

осуществления своих планов, и другой, не имевший крепкой профессиональной

репутации, но пользовавшийся большим влиянием на распределение средств —

должны были бы объединиться и достичь превосходных результатов. Между тем

происходило нечто прямо противоположное. Свилар пришел к странному

заключению. Он испытал на себе силу легендарного недоброжелательства

Опсеницы. Но присутствовавший в нем оттенок личной неприязни словно исходил

от кого-то другого. Подобно яду, заключенному во флакон, эта неприязнь лишь

доходила до своей цели через Опсеницу, настигая и Свилара, и всех прочих,

кому Опсеница ставил палки в колеса.

От таких мыслей однажды утром за завтраком у Свилара молоко свернулось

прямо во рту, и он понял, что его призвание, его работа архитектора,

выполняемая в нерабочее время, остающаяся только на бумаге, работа,

осужденная заполнять лишь его досуг, превратилась в порок. Устыдившись своих

чертежных принадлежностей и линеек, он с тех пор перестал притрагиваться

руками к хлебу. Он стал есть хлеб из тарелки, с помощью вилки и ножа… Он

начал забывать имена и не любил, когда при нем их часто упоминали. Он

опасался, что заблудится в именах, как в лесу. Боялся, как бы не забыть и

свое собственное имя, а то придется каждый раз, когда надо подписаться,

останавливаться и припоминать, как тебя зовут…

Его преследовало одно воспоминание. Однажды в детстве, будучи с отцом в

винограднике, он спросил, почему они перестали охлаждать арбузы в колодце.

— Колодец обвалился, — ответил ему отец, — ведь и колодцы, как и все

живое, отживают свой век, а вода, как человек, может состариться и умереть.

Здесь вода мертвая, надо копать новый колодец…

Теперь Свилару часто вспоминалась эта вода. Ему казалось, что он уже

никогда не сможет перевести свои расчеты на твердую почву, тем более

возвести здание. Он словно строил на воде. По утрам ему стало чудиться, что

его улица не на том перекрестке, и он старался спать касаясь рукой пола,

точно желая из постели бросить якорь до самой земли. А проснувшись, он

каждый раз заново ориентировался в кровати, как корабль, который ночная буря

сбила с курса, соображая, в какую сторону света ему вставать. Страшась таких

ночей, уносивших его неведомо куда, он стал отказываться от сна, что

переносил довольно легко. Ночами он скитался по городу. Лицо у него стало

бледным и прозрачным, родинки проступили под желтой кожей, как букашки,

застывшие в янтаре. В немолодые уже годы, когда стало ясно, что вопрос не в

том, как преуспеть, а в том, почему ему не удалось заняться своим делом, он

не только отвернулся от дня, повернувшись к ночи, но и отвернулся от своего

дома и обратился лицом к городу, в котором жил.

Вначале его ночные прогулки не имели никакой определенной цели. Он

только замечал, что, бродя по улицам, следует правилам движения транспорта.

Точно находясь в машине, он не сворачивал там, где был запрещен поворот, и

обходил улицы, закрытые для проезда автомобилей. Ему иногда снились эти

прогулки, и, высовывая при пробуждении из сна в реальность помятый язык со

следами зубов, он понял, что все белградские улицы в его снах были улицами с

односторонним движением. Желая развлечься, он придумал себе занятие почти

неприличное, но зато придавшее новый смысл его походам.

Складывалось так, что, следуя скорее ночным звукам, чем направлению

улиц, он несколько раз попадал в давно забытые места, где еще юношей

встречался с женщинами. Он заметил, что не может заранее определить эти

места и вспомнить их наперед, но они возникают как бы сами собой и он

набредает на них невольно.

Вот вход на освещенную лестницу, ведущую вверх, в темноту. Вот

скамейка, прикрепленная к дереву цепью. Вот забор, и в нем неожиданно

возникающая дверца окошечка. Он обычно быстро узнавал места. Значительно

труднее было вспомнить женщин, с которыми он бывал в этих местах. И вот

Свилар пустился в розыски сладостных заметок своей молодости. Он блуждал по

старым белградским домам, которые Дунай, когда вода в нем стоит высоко,

заливает, швыряя бочки о двери подвалов и вынося из них то висячие замки, то

куски ограды, точно там внутри кто-то сидит взаперти. Иногда он распознавал

в домах так называемые «собачьи окна» — окна, обращенные на восток, которые

редко кто умеет распознать, а еще реже открыть в постройках. Через эти

«собачьи окна» по праздникам кормят собак, а на Илью Пророка впускают

погреться птиц. Он узнавал углы, на которых скрещиваются ветры, — замечал

улицы, по которым весной дуют продольные ветры, а зимой им наперерез выходят

поперечные. Милые воспоминания снова открывались перед ним, как те раковины,

что раскрываются только в темноте.

Воспоминания возникали одно за другим, и он начал вносить в план

Белграда особые значки на местах, узнанных им во время ночных бдений,

записывая рядом и имена женщин, которыми он обладал в этих местах. Их слова

и поступки снова возникали перед ним вслед за этими воспоминаниями, и теперь

они стали значить больше, чем когда-то.

— Прошлое лучше видится ночью, чем днем, — шептал про себя Афанасий

Свилар. Он пришел к заключению, что все половые акты во вселенной как-то

связаны между собой и даже находятся в неком взаимодействии. У него

появилась надежда, что в посланиях женщин, с которыми он когда-то был

близок, он найдет что-то вроде уравнения собственной личности, ответ на

вопрос, мучивший его не меньше сенной лихорадки: почему его жизнь прошла

впустую, зазря, несмотря на затраченные им огромные усилия?

И как ни странно, понемногу на плане города, на который он наложил

карту своих любовных приключений, стало проявляться что-то похожее на ответ,

на букву или цифру. Из тайных знаков, оставленных его семенем по периметру

города, словно можно было сложить общий знаменатель всех черт его характера.

Однажды вечером он наклонился над картой города и прочел это послание.

Обыкновенно в сумерки они приходили в полуразрушенный дом на Врачаре,

от которого дожди всегда стекали в две реки сразу: в Дунай и в Саву. Он брал

с собой бутылку вина и два стакана в кармане. Кончик ее косы всегда был

мокрым: она любила сосать волосы. Они всегда прихватывали мгновение чистого

неба, когда все птицы уже в гнездах, а летучие мыши еще не вылетели. Потом

они входили в маленький стеклянный лифт. Там была складная плюшевая

скамеечка, крошечная лиловая табуретка, зеркало на дверях и светильник в

виде хрустального стакана. Здесь пахло одеколоном и жидкостью для

наклеивания мушек. Они усаживались, ставили бутылку на пол, нажимали кнопку

и пили вино, провожая глазами проносящиеся вверх-вниз опустевшие коридоры и

целуясь через ее волосы. Словно катались в обитой бархатом карете. Вокруг

них падали американские бомбы и горела улица Святого Саввы. По окончании

налета они шли посмотреть на новый город. Каждый раз перед ними открывались

все более широкие горизонты, потому что

исчезали целые здания. Однажды по оставшейся на стене картине и полке с

книгами они узнали среди развалин, на четвертом этаже, комнату, в которой

когда-то были в гостях и пили чай из сушеных яблок. Какой-то кран с того же

этажа испускал воду, а полка с книгами раскачивалась не переставая. Книги

одна за другой слетали куда-то вглубь и, трепеща на лету страницами как

птицы крыльями, спускались в пепел среди развалин.

— Ты можешь прочитать, какая это книжка падает? — спросила она.

К этому дню на полке осталась одна-единственная книга. Они ждали, пока

она упадет, но книга только раскачивалась. Тогда он поднял камень и вместо

ответа сшиб с полки эту последнюю книгу, как воробья снежком.

— Ты не любишь читать, — заметила она.

— Книги — это ум в картинках, — отпарировал он и удивился, услышав

ее ответ: «Ты любишь не читать, а рассказывать. Умеешь молчать. А вот петь

не умеешь».

На улице недалеко от кладбища Святого Николая, в маленькой закусочной,

чаще сменявшей вывески, чем клиентов, которые называли ее по привычке «В

кредит», у него прорезались первые усы. Владелец имел обыкновение осенью

поить своих гостей прозябшим вином. Как только начинала топиться печь, за

лето наполнившаяся окурками, здесь открывали игру в лото. Однажды вечером,

когда Афанасий впервые решился попробовать счастья в игре, в зал вошла

девушка с очень черными сросшимися бровями, похожими на гребенку, — они

словно были рассечены несколько раз по вертикали. Она стрельнула в него

глазами, как в редкую дичь, и уселась, повернув к нему затылок со

спутанными, вспотевшими волосами.

Он заполнял свой листок для лото, прислушиваясь к таянию странной

тишины, на минуту наступившей в зале с приходом этой особы, и наблюдал, как

она засыпает на стуле и как во сне становится все моложе, как откуда-то со

дна, откуда ведут счет ее годы, всплывает улыбка ее семнадцатой осени. Не

отрывая взгляда от ее влажного затылка, он услышал, что выигрывает в лото, и

понял, что он выигрывает. Он понял, что выиграет эту девицу, которая спала,

сидя нога на ногу, и улыбалась во сне, не выпуская изо рта изжеванной

сигареты. Предпринимать что-либо было уже поздно. Выкликнули его цифру, и он

выиграл в лото свою первую женщину. Он вывел ее на улицу, еще не

проснувшуюся, вывел прямо на грязный и смрадный ветер. Когда они

расставались при том же ветре, уже занималась заря. Она взглянула на него

впервые при свете дня и сказала следующее:

— Я тебя вижу насквозь. Про таких говорят: «Вино не любит, да и воду

мучит». Ты веришь, что будущее нарождается ночью, а не днем, и боишься

рассветов… Хочешь, скажу, что ты сделаешь, как только мы расстанемся?

Пойдешь прямехонько к шлагбауму, на рыбный рынок, покупать фаршированный

перец с творогом, долго будешь выбирать рыбу, чтоб была из той реки, что

течет с юга на север. Такая рыба вкуснее. Дома небось держишь свою посуду

отдельно от прочей, да еще и моешь сам. Сам себе готовишь и ешь отдельно,

потому что домашним твоя еда не по нутру. Когда обедаешь, ешь так, что за

ушами трещит. Хорошо готовишь, режешь все подогретым ножом, как заправский

повар. Знаешь даже то, что стерлядь, еще живую, надо напоить вином, тогда

она жареная будет душистее. Суп ты любишь варить с сельдереем, такой

тяжелый, что тарелку с места не сдвинешь. А уж если забредешь в трактир —

конечно, ни своей компании, ни постоянного официанта. Усядешься за стол один

и жрешь в три горла. А потом в такт музыке начнешь

стучать по столу ногтями — будто вшей давишь. С тобой не разгуляешься.

Цирюльники и кельнеры таких клиентов на дух не переносят…

Все тогда набросились на языки, как недавно обретшие дар речи на

санскрит, — будто речь шла о жизни и смерти. С утра, до начала занятий в

школе, зубрили французские неправильные глаголы из брошюр Клода Оже,

продававшихся перед войной на улице Князя Михаила, 19, в книжном магазине

«Анри Субр», где было представительство фирмы «Аметт». Вечером в затемненных

комнатах изучали английское правописание по красным учебникам Берлина.

Немецкие падежи учили в школе по желтым шмауссовским изданиям. Ночью же,

тайком, запоминали русские слова из старых предвоенных эмигрантских газет,

которые выписывали во множестве жившие в Белграде беглецы из России. Эти

уроки военного времени были дешевы, но небезопасны, потому что ни

преподавать, ни учить английский и русский язык во время немецкой оккупации

не разрешалось. Афанасий и его товарищи учили их тайком друг от друга, порой

у одних и тех же преподавателей. В течение нескольких лет никто из них не

произнес на этих языках ни единого слова: все притворялись, что на них не

говорят и не понимают. И только после войны открылось, подобно тому как

вдруг становится явным нечто постыдное, что, оказывается, все их поколение,

в сущности, говорит по-английски, и по-русски, и по-французски. Когда же

вскоре эти языки стали снова забывать, их забывали демонстративно,

ностальгически вздыхая о тех временах, когда их тайно учили. Французский

преподавали толстые швейцарки — «сербские вдовы», — посылавшие в конвертах

ученикам в качестве новогодних поздравлений отпечатки своих накрашенных губ.

На уроки русского языка потихоньку бегали к бывшим белым офицерам, к

эмигрантам с Украины. У них были красивые жены, они держали собак и носили

жесткие усы. На стенах у них висели, как огромные летучие мыши, бурки со

специально вделанной рамой над плечами, чтобы рука с саблей могла свободно

двигаться — их рука, теперь этой сабли лишенная. Такие учителя обычно

любили петь под балалайку, успевая глотнуть водки между двумя словами так

стремительно, что на песне это вообще не отражалось. Но ни Афанасий, ни его

товарищи музыкой не интересовались — она им мешала разбирать слова, и они

торопились вернуться к занятиям языком, что их уже само по себе опьяняло.

— Слова на людях растут, как волосы, — любил ему повторять учитель

русского языка. — Слова, как и волосы, могут быть черными или каштановыми и

даже втайне рыжими — красными. Но рано или поздно они побелеют, как волосы

у меня и у моих ровесников. Со словами можно делать что хочешь, но и они с

тобой поступают как хотят…

Жена русского эмигранта, который так говорил, сохраняла в шелковом

чулке пряди волос, которые успела остричь с тех пор, как уехала из России.

Отрезав очередную прядь, она завязывала на чулке узелок. Так она измеряла

время. Со дня отъезда она не смотрела в календарь и обычно не имела понятия,

ни какое сегодня число, ни какой день недели.

Однажды, придя на урок, он застал ее дома одну. По-сербски она вообще

не говорила. Глядя на него своими прекрасными глазами, она покусывала

пуговку на платье и посвистывала в нее.

— Как странно, что ты и твои ровесники учите столько языков, —

сказала она ему по-русски, — и охота тебе утруждать себя? Точно всю жизнь

без куска хлеба сидеть собираешься. Все вы, наверное, очень одиноки, вот и

хотите состарить свою память. Только память у нас не круглая, в крайнем

случае это круг

с большими зазорами. Ваша память не вся одного возраста. Вы надеетесь,

что знание языков свяжет вас со всем миром. Но людей связывает вовсе не

знание языков; вы их будете дважды учить всуе и дважды забывать, как Адам.

Чтобы понять друг друга, надо друг с другом переспать. — И она предложила

преподать ему урок русского языка по-своему. «Так вот где зарыта собака», —

подумал он. Она подошла к нему совсем близко и молча, глядя ему в глаза

зелеными очами, обвила его шею своими косами. Она затягивала косы узлом все

туже и туже у него на затылке, пока их губы не соприкоснулись. Прижимая его

губы к своим, она заставляла его повторять одно и то же русское слово. Такой

у нее был немой контактный способ изучения иностранных языков. Потом она

подтолкнула его к кровати и уселась на него верхом. Так он впервые узнал,

как это делается по-русски. Было непонятно, но прекрасно. На улице шел снег,

словно небо засыпало землю беззвучными белыми словами, и все происходило

так, словно и она опускалась на него вместе со снегом с бескрайней вышины,

все время в одном и том же направлении, ни на секунду не отрываясь, как снег

или слово, которые не могут вернуться обратно на небо, в чистоту,

— Вот видишь, — сказала она ему потом, втягивая в себя воздух сквозь

распущенные волосы, — для того, чтобы понять друг друга, язык вообще не

нужен, вполне достаточно переспать. Но заметь: после блуда первый день

живется хорошо, а потом с каждым днем все хуже и хуже, пока наконец не

очнешься и не станешь таким же, как все прочие достойные граждане.

У этой красавицы улыбка была такая неглубокая, что если она смеялась,

то собеседник просто натыкался на ее нос, как на мель. Когда она его

поцеловала, он подумал, что это — один из тех поцелуев, которыми

обмениваются участники поединка, прежде чем обнажить сабли.

Он на минутку выпустил весла и позволил воде крутить их по ветру. Лодка

кружилась, и ветер потихоньку укладывал ее волосы вдоль шеи. В лодке с ними

были щенок и газета. Она прочитала в газете гороскоп своего щенка. Потом

потянула дым из трубки, которую курил Афанасий.

— Обрати внимание, — сказала она, — как почувствуешь горечь во рту,

непременно увидишь слева что-нибудь красное!

В эту минуту кончик ее волос попал в трубку, и искорка зашипела на

золотистой пряди. Они легли на дно, и лодка стала их укачивать, все глубже

загоняя его в нее.

«Какая ленивая, — подумал он, — ей даже любить лень». Ему показалось,

что это ее манера заниматься любовью. И тут она вдруг сказала:

— Ты что, хочешь, чтобы волна вместо тебя сделала ребенка?..

В ту осень исполнялась еще одна седмица его лет, наступал еще один

воскресный год, в который он обычно ничего не делал. Усталый и

разочарованный, удалившийся от своей профессии, он с трудом уразумел, что и

у лет тоже бывают свои циклы, свои дни рождений, свои регулы и что истекает

еще одно семилетие его жизни, потому что семь лет назад он точно так же

ничего не делал. От самой даты сотворения мира по-прежнему отсчитывались

невралгические точки — седьмые годы, — что-то вроде пупков на времени.

Такими точками одно время отделяется от другого времени узлом, а узел

перекрывает питание последующего времени за счет предыдущего. Той осенью он

высчитал, что уже три года без всяких видимых причин хранит верность своей

жене, которая почти все это время с ним не спала. Он сидел дома, совершенно

никому не нужный, считал ворон и изнывал от тоски, когда швейцарский

архитектурный журнал, издававшийся по-немецки, вдруг ни с того ни с сего в

нескольких номерах стал печатать информацию о его проектах так никогда и не

построенных медицинских учреждений. Не удосуживаясь стряхнуть крошки с усов

после еды и расчесывая бороду пятерней, он продирался через страницы

«Fachblatt fur Arhitektur DBZ», где была опубликована его статья о связях

современного строительства со старинной городской архитектурой византийского

региона. Он вертелся как бес перед заутреней, пытаясь узнать собственный

текст. Тогда-то его впервые и прошиб жуткий мужской лохматый пот, от

которого комары дохнут, полотенца плесневеют, а кошки исходят беззвучным

истошным мявом. Он почувствовал, что его профессиональные данные тают, что

они зарастают, как рана, отступают, как болезнь при выздоровлении.

Он подумал о том, что ему уже столько лет, сколько фраз в какойнибудь

новелле, испугался и начал крутить адюльтеры, такие короткие, что начало и

конец их соприкасались.

Эта взяла его за руку, раскрыла ладонь и заговорила, точно издалека:

— У основания твоей кисти — а там надо нажимать, если заболит

кое-что, что сейчас у меня внутри находится, — там на твоей руке площадь

Славия. Между большим и указательным пальцем течет река Сава — тут лечатся

боли в шее. Указательный палец соответствует улице Князя Михаила — здесь

нервы и простуда. Средний палец — улица Йована, что ведет до башни Небойши.

Если на него нажать, утихают боли в синусах, помогает от заложенного носа. В

основании указательного пальца, где жилка бьется — площадь Теразие, —

находится точка, которая отвечает за желудок. Безымянный палец ведет к мосту

через Дунай, он отвечает за органы слуха, а мизинец — Таковска улица — за

боли в плечах и в аппендиксе. Твоя линия жизни идет через Савский мост и

здесь не то прерывается, не то ведет далеко на север. Запомни! Если заболит

ухо, перейди по мосту через Дунай — сразу пройдет. Плечо заноет — пройдись

по Таковской улице, и сразу перестанет… Но дело не только в болезнях. У

каждой городской улицы — свой курс, как у корабля. Одни плывут за своим

созвездием под знаком Рака на юг, другие — на восток, под Водолеем, третьи

следуют за созвездием Близнецов… Твое тело подчинено улицам, а улицы —

звездам. На ладони можно разглядеть все твои дороги и на суше, и на море. Но

не город у тебя в горсти, а ты зажат в горсти этого города. Ты к нему

привязан, как кошка к дому, и больше ничего не видишь. Ни весны, ни осени

без него не прожил, по другой земле не прошелся. Ты не в силах оторваться от

этого города. Так иногда женщина живет всю жизнь с одним мужчиной, не

спрашивая, нравится ему это или нет.

Он клевал носом над тарелкой молочного супа с укропом и, разглядывая

ложку через пар, размышлял, от кого, собственно, у него сын — от Витачи

Милут или от его законной жены Степаниды Джурашевич, по мужу Свилар. В ту

ночь, когда он сделал своего сына, дело обстояло следующим образом. Тогда он

был ловок, недаром говорили, что все у него в руках спорится. Дурная голова

ногам покоя не давала, зато ушами не хлопал, но улыбка уже канула, как

камень в воду, и кругов не оставила. Ел за обе щеки, карманы набивал

огрызками ногтей и кончиками усов. В те годы он часто захаживал со своей

молодой женой Степанидой

поужинать слоеным ореховым пирогом на Калемегдан, в ресторан «Терраса».

Там-то к ним и подошел однажды Мркша Похвалич, у которого лицо было такое

узкое, что он мог сразу ухватиться за оба уха одной ладонью. Он им

представил свою невесту, Витачу Милут.

— Перейдем на «ты»? — спросил новую знакомую Афанасий Свилар. Она

отпарировала: «Если не далеко, почему бы и нет…»

В Витачу Милут он влюбился с первого взгляда. Она послала ему и его

жене воздушный поцелуй рукой в перчатке, на которой был вышит рисунок ее

губ. Они стали встречаться вшестером: Афанасий со своей женой Степанидой,

Мркша Похвалич с Витачей и еще одна пара — их общие знакомые.

В тот вечер, когда он сделал своего сына Николу, весь парк Малый

Калемегдан был залит лунным светом, на который с темноты входили точно в

комнату. Проходя под воротами деспота Стефана, кто-то сказал: «Звезды

пляшут. Это к холоду!»

В это время его жена Степанида Джурашевич, по мужу Свилар, задержалась,

разговаривая со своей спутницей, и он на минуту остался наедине с Витачей

Милут, чей жених шел немного впереди, разговаривая с третьим приятелем. В

темноте глубокого тоннеля, где с одной стороны слышно, как течет Сава, а с

другой — Дунай, Афанасий неожиданно поцеловал Витачу Милут.

«Поцелуй не дороже слезы», — подумал он, но понял, что ошибся. За

ужином Витача предусмотрительно набрала в рот вина и хранила его до этого

мгновения. Обнявшись, они вместе с поцелуем допили этот глоток.

— Я следила за тем, что ты ешь, — шепнула она ему под язык, — и

нарочно ела совсем другое: чтобы Делать деток, надо есть разные блюда.

Он ощутил, как Витача пересчитывает его зубы своим языком, и понял, что

она будет совсем не против, если все обнаружится, и даже готова бросить

своего жениха хоть сейчас, не уходя из парка. Ее верхняя губка оказалась

солоноватой от страха, нижняя — горьковатой, а сердце стучало, как у

воришки. Ее ресницы царапали его щеку, бедро уперлось ему в живот. Афанасий

выбрался из ворот деспота Стефана совершенно очумелым, и, как только они

снова разбились на парочки, он, не успев стереть слюну Витачи Милут и

возбужденный ею, тут же, в парке, сделал ребенка своей жене Степаниде с

такой страстью, что сам до сих пор не мог разобраться, которой же из этих

двух женщин принадлежит его сын.

Наутро, когда он осознал, что после того вечера не сможет забыть Витачу

Милут, было уже поздно. Он кинулся к ней, но нашел ее в чужой постели.

Накануне она впервые осталась ночевать у своего жениха, а потом переселилась

к нему.

Так остался Афанасий со своей женой. И теперь перед ним сидел его сын

Никола Свилар, украшенный волосами, похожими на белые перышки. В свои

шестнадцать лет он тянулся так, точно черпал из тарелки дни и ночи вместо

похлебки. Отец вот уже в который раз пытался определить, не проявится ли в

мальчике нечто подтверждающее его двойное происхождение. «Если бы дети

носили фамилию по матери, — спрашивал себя Афанасий, — какую фамилию

должен тогда носить его сын — Степаниды Джурашевич, в замужестве Свилар,

или своей «первой мамы» — Витачи Милут?» Но пока Никола не выказал ничего

такого, что можно было бы связать с Витачей Милут или с ее именем.

Свилар по-прежнему иногда встречался с Витачей Милут и с ее мужем,

любовался ее манерой пить, впиваясь зубами в бокал, но ни разу не встретил с

ее стороны ни малейших знаков расположения. Только однажды, когда они

ненадолго остались одни, она, послюнив палец, пригладила бровки его сына

Николы, тогда еще совсем малыша, и произнесла следующее:

— Женщины делятся на тех, кто любит только сыновей, и тех, кто любит

только мужа. Женщина сразу чует мужчину, для которого женские губы все равно

что наусники. Все женщины стремятся к одним и тем же мужикам и одних и тех

же избегают. Одних любят трижды — как сыновей, как мужей и как отцов, а

других, кого мать не любила, не полюбит ни жена, ни дочь. Это — как у

голубей, которые едят и пакостят одновременно… Уж сколько веков большая

часть американских мужчин теряет невинность с негритянками, а в Европе,

особенно в юго-восточной части, принято с цыганками грешить. Благослови,

Господи, цыганок и негритянок. Ведь это доброе дело — уделить немного

женской ласки мальчишке, которому любовь нужна как хлеб. С ними теряют

невинность те, кого не любили и не будут любить. Мужчины твоего типа обычно

хранят верность своим нелюбимым женам. Только ведь и жены вас не любят.

Таким мужчинам остается одно — вечно искать свою деву…

Афанасий Свилар расставил на плане Белграда свои пометки. Ему

показалось, что из полученной диаграммы дорогих его сердцу мест проглядывает

какая-то формула, что-то вроде ответа на его недоуменные вопросы. Будь ему

дано чуть больше времени, пусть даже один день, и он бы улучил случай

заглянуть в свои архитектурные проекты и увидел бы, что его планы говорят то

же самое, что и его женщины. Он бы понял, что ключевые слова диаграммы

гласят: молчание, ночь, язык, отдельное питание, вода, город и дева. Что эти

слова дают некое уравнение его судьбы. Но этого не случилось.

В это время по улицам полетел шелк платанов, где-то далеко на Дунае

заколосилась дикая рожь, посыпались острые семена бурьяна, с резким запахом

зацвели «медвежьи ушки», и Свилару стало плохо.

Под золотистой поверхностью уже появившегося загара залегла лунным

светом глубокая и постоянная бледность. Приглашенный доктор констатировал

очередной приступ сенной лихорадки, обычный для весеннего времени, и, как и

раньше, посоветовал уехать на море.

Несостоявшийся архитектор Афанасий Свилар и его сын Никола быстренько

собрали свои пожитки, кинули в карман щепоть соли и снарядились в дорогу.

Дорога, как и все дороги, думала за них, прежде чем они успели на нее

ступить.

Достарыңызбен бөлісу:

Усадьба АБРАМЦЕВО в пейзажах русских художников: vadimrazumov.ru — LiveJournal

Усадьба Абрамцево стала родиной огромного количества картин знаменитых русских художников, которые в наши дни украшают лучшие музеи России. Во времена Саввы Мамонтова гении изобразительного искусства находили в этой усадьбе красивую натуру и поддержку. Их примеру следуют и современные художники, которые, приезжая в усадьбу, верят: каждый уголок Абрамцево пропитан вдохновением.

Я предлагаю вам полюбоваться подборкой самых известных пейзажей, написанных в Абрамцево. Вы увидите картины как классиков, так и современных художников. Но все эти полотна объединяет удивительная красота и реалистичность.

Какие из этих полотен были знакомы вам ранее и с какими картинами вы познакомились впервые? Какой пейзаж впечатлил вас больше всего?

Василий Дмитриевич Поленов. «На лодке. Абрамцево».

А. А. Киселёв.  «Цветник в Абрамцеве».

Валентин Александрович Серов. «Прудик. Абрамцево».

И. С. Остроухов.  «В Абрамцевском парке».

Игорь Эммануилович Грабарь.  «Абрамцево. Плетень».

Елена Дмитриевна Поленова. «Заводь в Абрамцево».

Валерий Изумрудов.  «Церковь в Абрамцево».

Василий Дмитриевич Поленов.  «Вид на Абрамцево».

Василий Дмитриевич Поленов.  «Осень в Абрамцево».

В. М. Васнецов.  «Дубовая роща в Абрамцеве».

Аполлинарий Михайлович Васнецов. «Аллея в Абрамцеве».

Илья Ефимович Репин. «Абрамцево».

Константин Алексеевич Коровин.  «Речка Воря. Абрамцево».

В.А. Серов.  «Дом в Абрамцеве»

Виктор Ефимович Цигаль. «Абрамцево. Ветлы у пруда».

Илья Ефимович Репин. «Летний пейзаж (Вера Алексеевна Репина на мостике в Абрамцеве)».

Валентин Александрович Серов. «Зима в Абрамцево. Церковь».

Исаак Ильич Левитан. «Абрамцево».

Аполлинарий Михайлович Васнецов. «Лесная тропинка. Абрамцево».

Пётр Петрович Кончаловский. «Абрамцево. Дубовая роща».

Друзья! Спешу напомнить вам о том, что уже совсем скоро, 5 мая, «Усадебный экспресс» совершить увлекательное путешествие в Абрамцево. Вы узнаете об этой удивительной усадьбе абсолютно все! И, конечно же, у вас будет возможность своими глазами увидеть те заповедные уголки усадьбы, которые изображены на картинах замечательных русских художников. Присоединяйтесь! У нас еще есть несколько свободных мест. Забронировать билет в тур можно здесь.

Вольф Кан, рисовавший яркие пейзажи, мертв по адресу: 92

Вольф Кан, художник-пейзажист, который применил яркую и авантюрную палитру к изучению запутанных лесов и окутанных туманом утра, тихих ручьев и одиноких амбаров, умер 15 марта в его дом на Манхэттене. Ему было 92 года.

Диана Урбаска, его давний менеджер студии, сказала, что причиной была застойная сердечная недостаточность.

Г-н Кан, проживший в Нью-Йорке и Браттлборо, штат Вирджиния, был членом семьи художников.Его свекровь, умершая в 1971 году, была художницей Элис Трамбал Мейсон, а его женой была Эмили Мейсон, в абстрактных картинах которой поразительно использовались цвета.

Г-жа Мейсон, на которой он женился в 1957 году, умерла 10 декабря.

Г-н Кан, эмигрировавший из Германии в детстве, учился у влиятельного художника и учителя Ганса Хофманна, который сам эмигрировал из Германии, и в 1952 году он был среди нескольких бывших студентов Хофманна, которые организовали Hansa Gallery, кооператив, названный в честь своего учителя.Г-н Кан провел там свою первую персональную выставку в 1953 году, представлявшую собой собрание внутренних и наружных сцен, и произвел сильное впечатление.

«Краска растеклась и потекла», — писала «Нью-Йорк Таймс» об этом шоу, «цвет потрескивает от живости, и кисть могла с таким же успехом управляться смерчем, как и рукой. Но это не приличия ради. Кан — энергичный лирический художник, который рисует так, как он это делает, потому что львиная манера, кажется, точно соответствует его реакции на то, что он видит ».

Это была первая из многих персональных выставок в Нью-Йорке и по всей стране.Г-н Кан сосредоточился на пейзажах, особенно после того, как он и г-жа Мейсон купили ферму на склоне холма в Вермонте в 1968 году. Они проводили там лето и осень, а г-н Кан находил вдохновение в буколических сценах.

«Меня привлекает свет, меняющиеся горизонты, разнообразие и мягкость пейзажей», — сказал он в интервью газете San Diego Union-Tribune в 1983 году, когда у него была первая крупная персональная выставка на Западном побережье в Сан-Диего. Художественный музей.

Его работы, казалось, излучают свет, интенсивность которого создается за счет наложения слоев интенсивной кистью.Сияние могло быть одновременно успокаивающим и напористым.

«Это идея железного кулака в бархатной перчатке», — сказал он. «Я хочу максимальной силы и максимальной нежности».

Г-ном Каном особенно восхищались в Вермонте, где он и г-жа Мейсон были решительными сторонниками музея и художественного центра Брэттлборо. Дэнни Лихтенфельд, директор музея, резюмировал влияние г-на Кана в интервью веб-сайту VTDigger в 2017 году, когда учреждение организовало крупную выставку Кана.

«Вольф Кан, — сказал он, — является для южного Вермонта тем же, чем Уинслоу Гомер для побережья штата Мэн, Джорджией О’Киф для высокогорной пустыни Нью-Мексико и Клодом Моне для французской сельской местности».

Ханс Вольфганг Кан родился 4 октября 1927 года в Штутгарте, Германия. Его отец, Эмиль, был дирижером, руководившим Штутгартским филармоническим и другими оркестрами. Его мать, Нелли Бадж Кан, умерла, когда он был маленьким мальчиком, и его отправили жить с бабушкой по отцовской линии в Гамбург.

Семья была обеспечена, и г.Кан провел свое детство в доме, полном искусства; в 10 начал брать уроки рисования. Но его отец был евреем, и приход Гитлера поставил семью под угрозу; в 1939 году его бабушка организовала его отправку в Англию по программе Kindertransport, которая вывела тысячи детей из Германии.

Его отец уехал из Германии ранее, и в 1940 году молодой Ганс (который позже изменил свое имя на Вольф) присоединился к нему в Нью-Джерси. В 1943 году семья переехала в Нью-Йорк.

После окончания Высшей школы музыки и искусства и службы в ВМС США г-н.Кан начал учиться в Новой школе в 1946 году, но в следующем году бросил учебу, чтобы учиться у г-на Хофманна, который также работал его помощником в студии. Поклонники искусства Нью-Йорка впервые увидели картины г-на Кана в 1947 году, когда он участвовал в групповой выставке в галерее Селигманна с участием учеников г-на Хофмана.

В 1950 году г-н Кан поступил в Чикагский университет на G.I. Счет. В следующем году он получил там степень бакалавра, прежде чем вернуться в Нью-Йорк.

Г-н Кан часто выставлялся в последующие десятилетия, привлекая внимание своей техникой и необычным использованием цвета.

«Он художник, озабоченный, прежде всего, непосредственным чувственным восприятием цвета, в традициях Боннара больше, чем Моне», — писал Петер Шельдаль в The New York Times в обзоре выставки в галерее Грейс Боргенихт в 1972 году. Его цвета блестящие и часто обжигающие — горячие пурпурные тени и кислая желто-зеленая трава. Это не цвета, которые солнечный свет находит в природе; это цвета, которые возбужденная чувствительность с радостью находит в процессе рисования ».

В интервью 1999 года изданию The Richmond Times-Dispatch of Virginia по случаю выставки в галерее Reynolds в Ричмонде, г.Кан рассказал о том, чего он пытался достичь с помощью цвета.

«Мой выбор цвета продиктован тактичностью и приличием, вызванными нечестивым желанием быть возмутительным», — сказал он. «Я пытаюсь довести цвет до опасной точки, когда он будет слишком сладким или слишком шумным, но на самом деле не сделает его слишком сладким или слишком шумным».

Земля в одной из сцен может быть зеленой или ярко-желтой. Деревья в его лесных пейзажах могут быть коричневыми, черными, оранжевыми или розовыми.

«Я хочу, чтобы цвет удивлял людей, но не оскорблял», — сказал он.«Под наступлением я имею в виду то, от чего скрипят зубы. Мне нравится шок, но шок, который складывается в гармоничное целое ».

У г-на Кана остались две дочери, Сесили Кан и Мелани Кан; четыре внука; и двое приемных внуков. В галерее Майлза МакЭнери на Манхэттене, которая представляла его, есть выставка его работ, запланированная на январь 2021 года.

Картины г-на Кана не часто содержали фигуры. В своем интервью изданию The Richmond Times-Dispatch он говорил о том, что любит рисовать деревья, а не людей.

«Деревья обладают потрясающими свойствами в ландшафте, — пояснил он. «Вы можете добавить ветку или другое дерево, и никто не станет мудрее. Если вы нарисуете фигуру и добавите третью ногу, всем будет интересно, что делает художник ».

В интервью галеристу Джеральду Мелбергу в 2011 году он описал, как работал над картиной в Италии в 1963 году, пытаясь создать современную версию Ван Гога, идущего по итальянскому пейзажу.

«Я продолжал перемещать фигуру», — сказал г-н Кан. «Сначала это было здесь.Тогда это было. И, наконец, я положил его сюда. Потом, наконец, я его полностью закрасил ».

«Как только я нарисовал фигуру, я был счастлив», — добавил он. «Потому что я чувствовал себя свободным».

Картины Винсента Ван Гога

К 1886 году Ван Гог начал рисовать сцены Парижа более яркими красками. В следующем году, весной 1887 года, он начинает рисовать более яркими красками и быстрыми анимированными мазками кисти. Той весной он останавливался у друга и художника Эмиля Бернара.Бернар, наряду с другими художниками-пуантилистами и импрессионистами, оказал большое влияние на Ван Гога, и вы можете видеть изменения в его искусстве. В Аньер, пригороде Парижа, Ван Гог писал пейзажи с новой жизненной силой. Парковые сцены, виды на реку Сена и новые фабрики были нарисованы этой весной другими художниками, такими как Бернар и Поль Синьяк. Синьяк вспомнил, как рисовал на берегу реки, ел в кафе и возвращался в Париж с Ван Гогом, его рубашка была в пятнах краски.

Одной из тем в картинах Ван Гога из Аньера был подъем индустриализма и его влияние на сельский пейзаж.Для Ван Гога крестьянская жизнь и жизнь сельскохозяйственных рабочих рассматривались, пожалуй, как самая настоящая форма жизни. С самого начала своей взрослой жизни, когда он исследовал религиозные занятия, его всегда интересовали рабочие. Он изображал этот предмет на протяжении всей своей карьеры, в том числе в своих пейзажных картинах. Для Ван Гога пейзажи — это больше, чем изображение природы; они прославляют природу, тех, кто в ней живет, и тех, кто ее обрабатывает.

Ван Гог нарисовал свое первое пшеничное поле в 1885 году в « снопов пшеницы в поле », но в 1888 году это стало для него главным предметом изучения. С тех пор Винсент рисовал пшеничные поля везде, где бы он ни был во Франции. В Арле, где он жил с Гогеном, Ван Гог рисовал поля и фермерские дома. Дом на пшеничном поле показывает дерево, растущее на обширном поле пшеницы до сбора урожая. Вдали за полем скромный белый домик с желтой крышей, освещенный ярким солнцем. Покинув Арль, Винсент зарегистрировал себя в психиатрической больнице в Сен-Реми. Оттуда через окно он мог видеть вдалеке пшеничное поле.На двенадцати картинах, которые он нарисовал из этого окна, изображено поле выращивания пшеницы, отгороженное от города за его пределами. Еще дальше, за городом, виднеются голубые горы. Утром Винсент мог видеть восход солнца над этими горами и наблюдать, как меняются цвета ландшафта, когда солнце движется по небу.

Пейзажи, показывающие растущее индустриальное общество, можно рассматривать как предупреждение, показывающее, что они теряли во Франции в то время, но пшеничные поля имеют совсем другое значение.Пейзажи Ван Гога, особенно пшеничных полей, показывают предмет, который ему очень дороги. От библейских стихов о засеянной земле до современных стихов о траве Винсент хорошо осознавал общественное значение сельского хозяйства. Как метафора жизни пшеница и сельское хозяйство показывают жизненный цикл; он растет, его собирают и поддерживают другую жизнь. Ван Гог нарисовал все эти этапы, от Сеятель сажает семена, виды пшеничных полей в Фермерский дом на пшеничном поле и виды из окна больницы до Поле со стогами зерна , показывающее убранный урожай. пшеница, окрашенная в последний месяц жизни Винсента.

В 1888 году Ван Гог жил в Арле, писал местных жителей и пейзажи на юге Франции. Арль расположен в устье реки Роны, и эта река предоставила Ван Гогу идеальные условия для рисования. Звездная ночь над Роной показывает ночной город, освещенный ярко-желтыми огнями, с темно-синим ночным небом над головой, показывая большую медведицу, или, как Винсент называл ее, «Большую Медведицу». Ван Гог увидел в Арле возможность бросить вызов самому себе, нарисовав ночные сцены, и « Звездная ночь над Роной» был одним из результатов.Год спустя в Saint Remy он нарисовал еще одну ночную сцену с похожими элементами. В « Звездная ночь » он показывает еще одну ночную сцену, на этот раз город вдалеке с кипарисом ближе к зрителю. В картине Ван Гога «Звездная ночь» представлена ​​гораздо более драматическая ночная сцена с толстыми мазками ночного неба и облаков, кружащихся вокруг ярко-желтых звезд, контрастирующих с насыщенным темно-синим небом.

Хотя Ван Гог сказал, что не считает себя пейзажистом, природа часто была предметом его работ.Это правда, что он часто вставлял в них фигуры, что отдаляло их от традиционных пейзажей, но общий эффект очень похож. Пейзажи Ван Гога были напрямую связаны с его мыслями о жизни и смерти. Подобно пшеничным полям, Ван Гог посетил тему кипарисов и оливковых деревьев, чтобы показать циклы жизни, а вместе с урожаем — смерть. Как человек, который боролся с отношениями, он все еще прекрасно понимал людей и понимал важные отношения людей с природой.Его пейзажи показывают эту связь.

Пейзажи на продажу: Купить Пейзажи онлайн

История пейзажа

Пейзаж — очень популярный жанр , прошедший долгую эволюцию и критическую оценку. Пейзаж состоит из изображения элемента мира природы ( природа или город), будь то в абстрактном стиле или в образном стиле. Современные художники обычно рисуют пейзаж, потому что они тронуты его красотой, или чтобы подчеркнуть отношения между человеком и природой .Жанр впервые возник в Китае в 4 веке благодаря искусству каллиграфии, однако пейзажная живопись стала известной только в 17 веке. Настоящее признание жанр пейзажа получил в XIX веке благодаря работам английских мастеров Тернера и Констебля. Затем пейзаж был переосмыслен во Франции импрессионистами , которые играли на влиянии света на окружающую среду. В течение 20-го века, с появлением абстракции, определение пейзажной живописи расширилось на .Художники Singulart продолжают развивать традицию пейзажной живописи , некоторые предпочитают фигуративную живопись, а другие изображают более абстрактные сцены.

Купить пейзажную картину на Singulart

Современные художники Singulart продолжают развивать пейзажную традицию , вдыхая в нее новую жизнь. Французский художник Оливье Мессас создает морские пейзажи в изящном и элегантном стиле, а Прашант Прабху предлагает нежную и красочную акварель , пейзажные картины .Французский художник Поль Анастазиу исследует новаторский стиль городского пейзажа в стиле, близком к живописи импрессионистов. Наша подборка из пейзажных картин известных и начинающих художников позволяет вам увидеть лучшее из современных пейзажей .

---

7 проектов по рисованию пейзажей, которые заставят вас отправиться за границу

2 ноября 2020 г. Авторы Craftsy Editors & в рубрике Art Blog.

Рисуете ли вы по эталонной фотографии или работаете на пленэре в любимом парке, создание пейзажей должно быть одной из самых расслабляющих и вдохновляющих форм живописи. И чем больше вы будете заниматься разными предметами, тем больше будет расти ваш набор навыков.

1. Разноцветные горы

Этот осенний закат действительно приносит драму. И чтобы сделать это, вам нужно знать значение, цветовую температуру и насыщенность. Узнайте, как смешивать яркие цвета и накладывать пигменты для создания смелого, яркого и великолепного .

СДЕЛАЙ ЭТО

2. Осеннее кукурузное поле

Нивы осенью могут показаться серыми, но не глазами художника! Эта работа отлично подходит для начинающих акварелистов и может помочь вам попрактиковаться в создании слоев цвета и использовании маскирующей жидкости.

СДЕЛАЙ ЭТО

3. Превратите набросок в сцену

Создание акварельных набросков — это все о знании своей композиции, выборе цветов и быстрой работе .Думайте об этом как о предварительной картине вашего объекта, чтобы ваша последняя работа выглядела как можно лучше. Из этого туториала Вы узнаете, как это делается, а когда закончите, у вас будет красивый горный пейзаж!

СДЕЛАЙ ЭТО

4. Попробуйте рисовать без референса!

Вместо традиционного пейзажа, нарисованного с натуры или фотографии, попробуйте нарисовать сцену прямо из своего воображения. Мы шаг за шагом проведем вас через весь процесс, от эскиза до подмалевка и детальной готовой работы.

СДЕЛАЙ ЭТО

5. Увидеть море

В то время как пейзажи, как правило, статичны, рисование морского пейзажа — это все, чтобы запечатлеть движение через грохочущие волны и текущую воду. Узнайте, как передать энергию в своих картинах, и попутно познакомьтесь с некоторыми импрессионистическими техниками.

СДЕЛАЙ ЭТО

6. Отражения в воде

Ключ к рисованию отражений — это время для глубокого наблюдения. После того, как вы все это усвоите, вы готовы оценивать небо, блокировать формы суши и рисовать рябь на поверхности воды.Вы выйдете из этого проекта лучшим художником и еще более цените закат в реале!

СДЕЛАЙ ЭТО

7. Будьте ближе к дому

Привет, домоседы, мы видим вас. И хотя вы можете не думать о панораме своего района как о пейзаже, это может быть композиция для вашей следующей акриловой картины. В этом уроке вы пройдете через каждый шаг, от создания фотографий для вдохновения до размещения окончательных деталей.

СДЕЛАЙ ЭТО

Теги: акрил, искусство, пейзаж, на открытом воздухе, краски, акварель

Краткая история пейзажной живописи в западном искусстве— | пользователя ArtGeek.art

Чаще всего мое внимание действительно привлекают пейзажи, и мне нравится думать, что я немного разбираюсь в них с точки зрения истории искусства. Поэтому я был удивлен, узнав недавно, что слово «пейзаж» — англицизация голландского землевладельца — было введено в язык — исключительно как термин для обозначения произведений искусства — примерно в начале 17 века. Нельзя сказать, что пейзажей в искусстве раньше не было … видимо, просто не было слова для них.

В западном искусстве самым ранним сохранившимся примером нарисованного пейзажа является фреска в Акротири, поселении эгейского бронзового века на вулканическом греческом острове Санторини. Он прекрасно сохранился под вулканическим пеплом с 1627 г. до н.э. примерно 50 лет назад.

«Весенняя фреска» Акротири, Санторини

Элементы ландшафта также изображались в Древнем Египте, часто как фон для сцен охоты в тростниках дельты Нила. В обоих случаях упор делался на отдельные формы растений и фигуры на плоской плоскости, а не на широкий ландшафт.Грубая система масштабирования, чтобы передать ощущение расстояния, развивалась с течением времени, а украшение комнат фресками с пейзажами и мозаиками продолжалось в эллинистический и древнеримский периоды.

Богородица с младенцем , Петрус Христос, середина 15 века

Однако только в 14 веке стало обычным делом помещать основное действие повествовательной картины на фоне естественного окружения, и следующим образом века пейзаж как декорация стал общепринятым жанром в европейской живописи.Пейзаж часто становился более заметным, а фигуры — менее.

Эпоха Возрождения принесла значительный прорыв с развитием системы графической перспективы, которая позволила убедительно представить обширные виды с естественным переходом от переднего плана к дальнему. Слово «перспектива» происходит от латинского perspicere , что означает «видеть насквозь»; применение перспективы исходит из математики. Базовая геометрия: 1) объекты становятся меньше по мере увеличения расстояния от наблюдателя; и 2) размеры объекта на луче зрения короче, чем его размеры на луче зрения, явление, известное как ракурс.

Паоло Уччелло, Битва при Сан-Романо , 1440. Национальная художественная галерея, Вашингтон, округ Колумбия

Несмотря на то, что художники научились создавать образцовые панорамы на средние и дальние расстояния, до тех пор, пока пейзажная живопись 19 века не была отнесена к низкому положению в мире принятая иерархия жанров в западном искусстве. Тем не менее, нарративная живопись — обычно библейские или мифологические истории — была очень престижной, и в течение нескольких столетий итальянские и французские художники продвигали пейзажи в исторические картины, добавляя фигуры, чтобы создать повествовательную сцену.В Англии пейзажи в основном фигурировали в качестве фона для портретов, предполагая парки или поместья землевладельца.

Камиль Коро, Агарь в пустыне , 1835

В Нидерландах чистая пейзажная живопись получила более быстрое признание, во многом из-за отрицания религиозной живописи в кальвинистском обществе. Многие голландские художники 17 века специализировались на пейзажной живописи, разрабатывая тонкие техники для реалистичного изображения света и погоды. Определенные типы сцен неоднократно появляются в описи того периода, включая сцены «лунный свет», «лесной массив», «ферма» и «деревня».Большинство голландских пейзажей были относительно небольшими: картины меньшего размера для небольших домов.

Aert van der Neer, Лунный пейзаж с мостом , c. 1650. Национальная галерея искусств, Вашингтон, округ Колумбия

Впоследствии религиозная живопись пришла в упадок во всей остальной Европе в 18 и 19 веках. Этот факт в сочетании с новым романтизмом, который подчеркивал эмоции, индивидуализм и прославление природы, продвинул пейзажи в излюбленное место в искусстве, которое они продолжают занимать сегодня.

Каспар Давид Фридрих, Утро в Ризенгебирге , ок. 1810. Schloß Charlottenburg, Берлин

ПЕЙЗАЖ

Периоды пяти династий и песен стали свидетелями постепенного сдвиг в живописной тематике в пользу пейзажей. Ранее пейзажи династий чаще служили декорациями для человеческих драм, чем основной предмет. В течение десятого и одиннадцатого веков несколько художники-пейзажисты с большим мастерством и известностью произвели крупномасштабные пейзажи, которые сегодня считаются одними из величайших художественных памятники истории китайской визуальной культуры.

Эти пейзажи обычно сосредотачивались на горах. Горы издавна считались священными местами в Китае — домами бессмертные, близкие к небесам. Философский интерес к природе также могли способствовать развитию пейзажной живописи, в том числе оба даосизма подчеркивают, насколько незначительно человеческое присутствие на просторах космос и неоконфуцианский интерес к образцам или принципам, которые лежат в основе всех явлений, природных и социальных.

Очерки, оставленные горсткой выдающихся пейзажистов этого периода, указывают на то, что картинки гор и воды ( шань шуй , дословный перевод китайского термина для пейзажа) были сильно наделены нуминозным качества природного мира. Пейзажные картины разрешены зрителям путешествовать в своем воображении, возможно, естественное противоядие от городской или официальной жизни.

Пейзаж не был чем-то новым для Пятерки Династии и песни. Большинство пейзажей, написанных во времена Тан, например, один выше, были казнены в синих и зеленых пигментах на минеральной основе, которые придали окрашиваемой поверхности ювелирное качество.

Вы видите горы на этой картине как дома бессмертных?

НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ

Пейзажей »Академия Квилтинга

Описание

Используя краску Sétacolor от Pebeo, Микеле научит вас создавать красивые горные пейзажи и пейзажи в стиле акварели. Опыт рисования не требуется! Создайте свое нарисованное впечатление, используя собственное воображение или фотографию, которую вы сделали в отпуске. Посмотрите, какие чудесные эффекты может создать эта краска, за два простых урока! В третьем уроке вы возьмете эту картину и украсите ее, подчеркнув детали вашей сцены. Вы раскроете свой творческий потенциал, используя различные декоративные нити, которые придадут вашей работе глубины и характера. У Микеле есть много примеров, поэтому вы можете увидеть, как использовать широкий спектр потоков, доступных на сегодняшнем рынке.Уровень: новичок в рисовании, некоторый опыт использования специальных ниток.

Расходные материалы, необходимые для мастерской

Peaceful Cove

Ткань

Белый 100% хлопок. Чрезвычайно важно, чтобы у вас была тонкая хлопчатобумажная ткань. Обычный муслин заставит краску просачиваться из-за неплотно переплетенных волокон. Я предпочитаю использовать белый хлопок Pimatex от Kaufman. Также можно использовать любую ткань, после которой стоит буква «PFD» (подготовленная для окрашивания).Один пейзаж занимает максимум 1 1/2 ярда (включая бордюр), но вы можете захотеть и 5 ярдов для любых счастливых случайностей. Это есть у Мишель на своем веб-сайте.

Вам также понадобится 2-3 ярда белого Пиматекса, чтобы практиковать все техники первого урока.

Краска — Setacolor от Pebeo

• Прозрачная упаковка 10: десять бутылок по 45 миллилитров в ассортименте всех необходимых цветов.
• Setacolor Pearl — золото и жемчуг во флаконах по 45 мл

Их можно будет приобрести у Микеле или по адресу www.dharmatrading.com

Если вы не можете найти 10 упаковок и хотите купить отдельные контейнеры, это цвета в 10 упаковках: Black Lake; Восточный красный; Кардинал красный; Ярко оранжевый; Вермиллион; Лимон желтый; Parma Violet; Ультрамарин синий; Синий кобальт; Изумрудно-зеленый.

Если у вас есть возможность, я хотел бы добавить в смесь: Buttercup Yellow; Бархатный коричневый; Красная охра; Моховой зеленый.

Аппликаторы

• Кисти — поролоновые кисти, которые вы можете приобрести в любом строительном магазине, разных размеров, разные кисти с натуральной щетиной — мне больше всего нравятся кисти «хек» — они удерживают много краски.
• Губки — большие и маленькие морские губки для добавления различных эффектов (для камней и других текстур)

Окрашиваемая поверхность

• Пенопласт — эту легкую твердую доску можно купить в любом магазине товаров для рукоделия. ИЛИ
• Foam-ula — это РОЗОВЫЙ утеплитель, который можно найти в Home Depot. Разрежьте его пополам и склейте скотчем или склейте две части.

Накройте белой контактной бумагой. Также неплохо иметь пластиковую тряпку, если вы делаете это внутри.

Прочее

• Фотография — профессионал или любитель пейзажа, морского или горного пейзажа. Пожалуйста, знайте, что это будет акварельная версия картины. Вы не сможете расписать мелкие детали нашими красками. Однако вы можете добавить их с помощью аппликаций, украшений или собственными красками для ткани.
• распылитель
• небольшие емкости для краски (пластиковые тарелки для микроволновой печи, миски и т. Д.)
• бумажные полотенца или старые тряпки
• перчатки / фартук (или наденьте старую одежду!)
• соль морская крупная (крупная)
• марля (продается в консервном отделении продуктового магазина)

Дополнительно

• листочки в ассортименте для создания солнечных отпечатков на бордюрах!
Цветовой круг
• или хорошая книга по смешиванию цветов, которая поможет получить нужные цвета

Для отделки ландшафта

Подложка и ватин по размеру готового изделия

Набор ниток, пряжи для украшения изделия.Мы не будем делать это до третьего урока, так что вы можете подождать, чтобы увидеть нарисованный предмет, прежде чем решить, как вы хотите его украсить.

Вы можете заказать резьбу на сайте www.